Герои и предатели

Надеждам на то, что все самое страшное и неприятное уже позади, оправдаться было не суждено. Местного менталитета лейтенант не учел. («Не те книжки в школе читал», — сказала бы его школьная учительница литературы). Да, большим любителем книг и чтения лейтенант не был. И, как оказалось, зря.

На следующий день к нему в казарме подошел солдат, из местных — но не из его батареи. Звали его все Хасри, а вот имя это или фамилия — Валера не знал. Солдат сообщил, что прапорщики ждут его около ларька «Кавказ». Там у кого-то какой-то праздник, и они его приглашают на пару стаканов.

Ничего необычного в этом сообщении не было. Такое уже бывало, тем более, что у «Кавказа» было поставлено несколько столиков, на которых удобно было размещать выпивку и закуску.

Бессарабов даже обрадовался такой новости. Все-таки после вчерашнего происшествия чувствовал он себя довольно паршиво, и просто посидеть в веселой компании было бы совсем неплохо. (Где-то в глубине души крутилось еще одно соображение: если я с ними пью и гуляю, может быть, они мне и помогут, в случае чего?).

В общем, Валера вышел за КПП, прошел до угла, повернул направо, прошел еще пару десятков метров, причем последние десять метров он ушел уже по инерции, все укорачивая шаг… И остановился.

Вот тут его ждали. И уже не два человека, хотя и Расул, и Мага стояли в самом центре компании, а семь.

Валера непроизвольно оглянулся. Сзади подходили еще двое.

«Какие же они все одинаковые!» — почему-то мелькнула мысль. — «Одинаковые черные джинсы на всех, темные рубашки, темные туфли». Лейтенант успел только стать спиной к каменному забору, и они бросились на него — молча, но все одновременно. Они просто снесли его всей своей массой, навалились, повалили на землю, и начали бить ногами.

Возможно, если бы их было меньше, это закончилось бы для Бессарабова совсем плохо. Но нападавшие мешали друг другу, и потому не все удары доходили до цели; или они были не настолько сильны, насколько бы это хотелось бьющему. Потом раздался громкий женский крик, затем закричал что-то гневное, (но не по-русски), мужчина, и наподдавшие отступили.

Только Мага подошел к лейтенанту, наклонился, ударил в ухо, и прошипел:

— Это еще не все, еще встретимся. Это только начало.

Все местные парни пошли вниз по улице — спокойно, пересмеиваясь, с осознанием достойно выполненного долга.

Валера попробовал подняться, встал, но голова закружилась, ноги были как ватные, они само собой подогнулись, и Бессарабов снова сел на землю. Он сидел долго, прислонившись к стене, и к нему не подошел ни один человек. Прошли мимо девчонки в черных платках — местные школьницы, увидев его, похихикали, показывая на него пальцами, и пошли дальше.

Когда туман в глазах окончательно прошел, лейтенант смог подняться на ноги, и заковылять в сторону части. Его разрывали на части страх и ненависть. Страх — потому что здесь ему еще предстояло служить и служить. Ненависть… Понятно, почему. Особенно бесил солдат — провокатор.

— Ну, дай я до тебя доберусь! — зло сказал Валера… А потом неожиданно понял, что ничего он этому солдату не сделает, потому что нечем ему его зацепить, да и не главное это сейчас, вообще-то. Очень болели два ребра.

Бессарабов с тревогой думал, что они могут быть сломаны. Его не радовала перспектива даже очутиться в госпитале. Он, (и не безосновательно), предполагал, что проникнуть, при необходимости, в этот местный госпиталь его «друзьям» особого труда не составит.

В отличие от Чепрасова, Бессарабов к командиру батальона пошел сразу. Возможно, помогла интуиция, возможно, это была просто удача, но жалоба лейтенанта попала на благодатную почву.

Командир батальона — майор Мязин — был далеко не самым стандартным человеком. Начать хотя с того, что в военное училище он поступил, как говорится, не по необходимости, не из-за неких меркантильных соображений, а исключительно по зову сердца. Еще с комсомольской юности Андрей Мязин свято верил в грядущий коммунизм, в партию, и в пролетарский интернационализм.

Училище он закончил прекрасно, но вместо какого-либо удобного распределения сам написал рапорт об отправке в Афганистан. За спиной шептались — «Вот карьерист недобитый — сам на рожон попер за наградами!», но это было неправдой. Юный Андрюша исповедовал принцип — «Кто, если не я», и полагал, что ему нужно быть там, где сейчас труднее.

Его афганские подвиги оказались вовсе не придуманными, и, несмотря на периодические конфликты со старшим командным составом, храбрый и сообразительный лейтенант довольно скоро оказался в звании капитана. А далее все застопорилось.

При всех своих положительных коммунистических качествах Мязин обладал еще одним — одинаково прискорбным как для развитого социализма, так и для загнивающего капитализма. Это качество стало известно каждому советскому школьнику с нелегкой руки Льва Николаевича Толстого — «Не могу молчать»!

Андрей Мязин слишком уж все принимал близко к сердцу, а язык у него был чрезвычайно длинный.