Герои и предатели

Было и еще одно горе. Трупы начали сильно пахнуть, и некоторое время мутило всех живых, кто находился на блокпосту. Потом чувство обоняния притупилось, и на запах просто перестали обращать внимания.

— Человек такая скотина, что ко всему привыкает, — философски заметил Воробьев.

Как показалось Попову, эта троица, постоянно занятая боевой работой, в хорошо укрытом от огня месте, на удивление приноровилась к текущей ситуации. Они почти успокоились и даже изредка шутили.

— Боезапас израсходован на две трети! — доложил Толтинов, и шмыгнул носом. Лицо у него было черное, в полосах, только зубы белели, да сверкали белки глаз. — Тут еще есть полтора десятка мин, но в них основных зарядов нет. Жалко, если просто так пропадут.

— Где я их возьму, рожу, что ли? — хмуро и недружелюбно ответил лейтенант. Не сдержался. Сказал, и сразу подумал, что зря сказал. Не стоило срывать собственное зло на бойцах.

— Ладно, — уже гораздо мягче сказал Юра. — Все нормально. Посмотрим. Подумаем… Иди на свое место.

Толтинов пожал плечами, развернулся, и ушел. Было видно, что он слегка обиделся…

Логвиненко уже в который раз просил по рации помощи у комбата. Юра зашел в тот момент, когда ротный получил новое, самое свежее сообщение.

— Мы не можем к вам пробиться! — орал Мязин. — У нас и второй танк подбили! И потери большие. У нас нет сил дойти до вас сейчас! Просто нет. Держитесь! Нам обещали резервы! Как только подойдут к нам — будем пробиваться к вам.

Мязин слегка лукавил. Пробиться, если бы на то было огромное желание, было можно. Но проблема была как раз с желанием.

Ситуация у его батальона до критической точки еще не дошла. Несмотря на существенные потери и в технике, и в личном составе — это была правда. Противник не наступал на этом участке города. Его отряды имели явно только одну цель — удерживать батальон на месте. Для этого позиции части постоянно обстреливались. А окружающая местность активно минировалась.

Тем не менее, если бы собрать все силы в кулак, и пойти на прорыв — то, наверное, прорыв был бы совершен. Другой вопрос — какой ценой? Сколько техники и бойцов пришлось бы погубить в этом броске?

Но и это было не еще все. Дело в том, что и батальон выполнял свою задачу. Ему было предписано блокировать эту часть города, не подпуская к нему резервы и боезапас для боевиков. Причем длина этого блокируемого участка для и без того не большого батальона, оставшегося к тому же без целой роты, была весьма приличной. Видимо, расчет составили без учета того, что часть батальона находилась на блокпосту. Еще бы — ведь находиться там вторая рота должна была только одни сутки…

Батальон, который должен был прикрывать часть окраины города от остальной Чечни, очень быстро сам оказался заблокирован, и превратился в некое подобие сосиски, окруженной тестом. Это произошло, как только боевики добрались до прикрываемой части города изнутри. Теперь батальон обстреливался с двух сторон — и с фронта, и с тыла.

В общем, как прекрасно понимал комбат, прорыв сил батальона к заблокированному и явно гибнущему блокпосту был практически равнозначен оставлению и сдаче позиции, на которой части было приказано находиться.

Это означало срыв выполнения боевой задачи.

Мязин не мог этого сделать. Привычка повиноваться вышестоящему командованию была вбита в него еще в юности, и он ей никогда не изменял. Да, конечно, были такие командиры, с налетом — более или менее сильно выраженным — партизанщины. Они бы, наверное, бросили все, и пошли на выручку своих. Были такие командиры… Но Мязин к таким не относился. Все, что он мог сделать — это просить держаться, и врать. Врать, чтобы поддерживать надежду. Ведь человек без надежды — уже наполовину труп…

— Какие, на хрен, резервы! — сказал Логвиненко, снимая наушники. — Слушай, Юра — они к нам не придут. Задницей чую!

— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — горько сказал Попов. — Что делать будем?

Они посидели, помолчали. Снаружи снова начался обстрел. Блокпост вяло огрызался. Как боеприпасы не экономили, они явно подходили к концу.

— Знаешь, что, — медленно и задумчиво, сверкая красными воспаленными глазами, произнес ротный. — Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе… Нам надо самим идти на прорыв!

— Ты с ума сошел! — воскликнул Юра.

Почему-то в этот момент у него в голове возник образ бойца, выпрыгивающего из окопа с мосинкой наперевес, и устремляющегося на пулеметный огонь. Этим бойцом был он сам, следовал сильный удар в грудь, и темнота…

— Нет, не сошел, — твердо сказал Логвиненко. — У нас нет другого выхода. Просто нет… Все! Критическая точка.

Ротный встал со стула и заходил из угла в угол. Он то ли рассуждал вслух, то ли пытался убедить Попова в своей правоте, то ли убеждал самого себя. А может быть и то, и другое, и третье.