— Вот что, — сказал Виктор, — таблетки есть какие-нибудь? Жаропонижающее?
— Мы все на Петьку истратили на прошлой неделе, — сказала Катя. — А в аптеке в долг не дают.
— Хорошо. Катя… — Он дождался, когда девочка поднимет на него глаза. — У меня такое предложение — Петя идет со мной, я даю ему лекарства и… Еды возьмете?
Катя куснула губу.
— Не возьмем.
— Возьмем! — крикнул Петя. — Дядя Виктор Павлович, а у вас хлеб есть?
— Есть, — сказал Виктор.
— Ура!
Мальчика вынесло за дверь и через секунду принесло обратно, но уже с узорчатой холщовой сумкой внушительных размеров.
— Оденься, — сказала ему Катя.
— Что я, сам не понимаю!?
Петя забегал по избе, собирая одежду и напяливая ее на себя. Полотняные штаны, кофта, шерстяные носки.
Убью Елоху, подумал Виктор. Сердце у него зашлось, взгляд уплыл в сторону, он сказал: "Я сейчас" и вывалился из комнатки, шагнул вбок.
— Дима!
На кухне он рванул Елохина за грудки так, что голова того, вильнув, затылком впечаталась в стену, и шлепнул ладонью по небритой щеке.
Елохин сморщился.
— Дима!
— Кыш…
— Я тебя, суку… — Виктор снова встряхнул Елохина.
Это наконец возымело действие — Дима дернул ногами, поднял руку к животу и со стоном раскрыл бессмысленные, мутные глаза. Узнавание проплыло в них легким облачком.
— Вик Палыч!
Елохин икнул и улыбнулся.
— Вот! — Виктор со злостью ткнул в него папкой с загнувшимся, будто ухо, уголком. — Прочитаешь! Это о твоем прадеде, понял?
— Что?
— Это тебе! — крикнул Виктор. — Прочитать!
Дима накрыл папку обеими руками.
— Понял, Вик Палыч… — он закрыл глаза. — Только я потом… щас посплю, и уже со свежей… как штык…
Виктор на мгновение зажмурился.
— Пошли, — сказал он наблюдавшему за беседой Пете.
Сумку мальчик по-взрослому перекинул через плечо.
— А вы далеко живете?
— За магазином.
— Виктор Павлович, — слабым голосом позвала его Светлана, — Виктор Павлович, подойдите.
— Да? — Виктор, пройдя, заглянул в комнатку.
Женщина приподняла голову.
— Мы вам все, все вернем. Только не вызывайте никого.
Губы у нее задрожали.
— Хорошо, — серьезно сказал Виктор. — Вы поправитесь, и мы все решим без посторонних. Согласны?
— Да! Да, — кивнула Светлана. — Меня Дима напугал, что вы злитесь. Вы не злитесь. Я вот, видите… А без посторонних да, лучше.
Ее лицо разгладилось. Катя, сидящая на стульчике в изголовье, снова смочила марлю.
— Катя, ты б сходила к тете Поле на всякий случай, — сказал Виктор. — Все ж таки пусть на пенсии, а фельдшер.
— Она вечером придет, — ответила Катя.
Он коснулся ладонью ее коротких волос.
— Ладно, ты не грусти. Сами-то ели хоть?
— Вы не думайте, — сказала девочка строго, убирая со лба матери непослушные светлые завитки, — нас соседи подкармливают, не оставляют, знают, что папа…
Она засопела, не желая, видимо, говорить плохое об отце.
— Тогда мы пойдем? — улыбнулся Виктор. — Петька, ты готов?
— Да, дядя Виктор Павлович!
— Ну, вперед!
Виктор пропустил мальчика перед собой.
Они вышли. Погода переменилась, с неба, успевшего затянуться грязно-серыми облаками, покрапывало. Виктор не знал, куда убрать руки — они уже привыкли к папке. Зря, наверное, отдал, зря. Ну, если Елоха не прочтет, значит, так тому и быть. Глупая была надежда.
— А вы папин друг? — спросил Петя.
— Знакомый, — сказал Виктор.
Около магазина стоял фургон. Водитель подавал изнутри ящики с портвейном, Татьяна заносила их в подсобку. Рядом, под шиферным козырьком, на лавочке из чурбаков и доски сидели, ожидая окончания разгрузки, Васька Курюмов и Федор, фамилии которого Виктор не помнил, дымили папиросами, светили пропитыми рожами в мир.
— Палыч! — оба подняли в приветствии руки.
— Привет! — хмуро ответил Виктор.
— Палыч, тысчонки не займешь?
— Нету!
— Жаба душит?
Виктор проигнорировал вопрос.
— А дядя Вася, когда напился, спал у нас с открытыми глазами, — шепнул Петька.
В доме Виктор сразу полез по ящикам буфета и комода, собирая упаковки таблеток и сортируя их на ходу. Нашлись аспирин и парацетомол, фуросемид и коринфар от давления, что-то желудочное, таблетки от кашля. Он все сложил в пакет — Полина Алексеевна разберется.
— Держи хлеб.
Виктор извлек из хлебницы целую буханку.
— Ух ты!
Петя сразу вгрызся в горбушку.
Виктор сползал в кессон, достал обе банки минтая и пакет риса, правда, с морской капустой решил не позориться. Порывшись в кухонных шкафчиках, прибавил к собранному упаковку галет и картонную коробку соленой соломки. Расстался и с килограммом рожков. Последним выковырял из морозильной камеры кусок завернутого в тряпицу сала грамм на триста и урезал свою долю на две трети.
— Вот.
Петя, подсев, завел плечо под длинные ручки и как штангист взял вес.
— Донесешь?
Мальчик скособочился и кивнул.
— Не урони.
— Что я, совсем?
— Ладно, беги.
Поддерживая сумку, Виктор проводил Петю до калитки. Светлая макушка мелькнула над соседским штакетником.
Весь остаток дня он провел в странном, оцепенелом ожидании. Хотя спроси его, чего он ждет, Виктор не признался бы. Ему виделся Елоха, переменившийся, трезвый, торжественно и прямо заступающий на веранду и в дом. Папка под мышкой. Глаза — светлые. Виктор Павлович, ваша повесть перевернула мне душу…