Герой не нашего времени. Эпизод II

Молодцы! Когда увидели его на ногах, сразу встали. Личный пример офицера ценился всегда, но бегать так часто и не по делу… верная гибель. А для ротного и комбата – преступление: кто потом будет управлять боем?[211]

Отлично! Науку за три недели освоили! Большинство идёт парами, желая не только заглянуть штыком в лицо врага, но и прикрыть друг друга. Одиночки, скорее всего, погибнут…

– Стой! Гранаты! Ложись!

«Сотов, ты козёл!» Максим больно пнул пограничника по голени, сбрасывая с себя. Нашёл время, когда прикрывать! Ему нужно всё видеть и совсем не нужна та рукопашная, где они сойдутся на равных.

Панов знал, что немцы штыковому бою учились. Он не ленился собирать для себя фотографии из их учебных центров. А ещё бывший полковник знал, что внезапного удара в спину не выдержит ни одна армия.

Отлично! К разлетающимся осколкам и оглушающей взрывной волне добавилась пыль и песок, заставляя немцев не только оглохнуть, но и ненадолго ослепнуть. За эти секунды красноармейцы успели сблизиться вплотную.

Ненашев, с тыла расстреляв из ППД расчёт 75-мм пушки, компактно сжавшийся за щитом, и меняя диск, увидел наяву самый страшный – «брошенный» – удар карабином. Сотов, удерживая укороченную «мосинку» одной рукой за цевьё, как копьё, штыком пробил грудь немцу, затем крутанулся таким финтом, что следующий противник скрестил руки и нелепо повернул карабин вверх боком[212].

В ближнем бою Ненашев себя крутым бойцом не показал. И не стремился. Взявшись за лафет, он вместе с парой красноармейцев развернул пехотное орудие и отшвырнул огнём обратно тех, кто очнулся после шрапнельных взрывов, и решил подышать им в спину.

Выпустив последний снаряд, Ненашев вложил в ломавшийся, как охотничье ружьё, ствол трофейную гранату и дёрнул за выпавший из ручки фарфоровый шарик. Всё, теперь восстановлению не подлежит! «Рейнметалл» стал металлоломом.

Рядом рявкнули его миномёты, но промахнулись. Результат не обидный, таблиц для стрельбы «трофейными» минами ещё нет.

Теперь можно неторопливо зачистить наш пулемётный дот, ставший четверть часа назад немецким бункером. Оттуда ожесточённо стреляли, даже и не думая поднимать руки.

Кто-то из бойцов подобрал брошенный огнемёт и выпустил в амбразуру такую длинную струю пламени, что бросил трофей и завопил от боли.

Ненашев сначала зажал уши, а потом нос. Не так и противен теперь запах сгоревшей взрывчатки.

Жаль! И как теперь внутрь поставить пулемёт? Там стопроцентно нормальный, невозмутимый и хладнокровный человек за пять минут поседеет или милосердно сойдёт с ума.

К чёрту! Пора вновь становиться комбатом, а не идиотом, геройски сражавшимся, но потерявшим управление.

– Я на основной НП. Теперь здесь ваша позиция? Как считаешь, справишься?

Нужно заставить работать не эмоции, а его голову, или тебе, Панов, грош цена.

Ротный внимательно посмотрел на него и, беззвучно шепча, начал что-то прикидывать.

– Справлюсь! Но…

– Не горюй. Пришлю подмогу.

Плохо-то как, на ногах всего человек двадцать. Саша сейчас почему-то не задумался о раненых.

– С пленными что делать?

Панов заиграл желваками, думая, как поступить. По-хорошему, шлёпнуть – и все дела. Деды их и после Сталинграда в тыл чаще всего не доводили. Не раз попавший в плен немец после войны вспоминал, как истово молился Богу, оказавшись в штабе полка: «Господи, Создатель, в этот день я выжил»[213].

Ладно, начнём, но без особого озверения.

– Пусть вычистят дот, и гони их, без мундиров, в шею. Но противогазы не давай.

– Да вы что! – Лейтенант отшатнулся от него. Конвенции там и всё остальное всё же преподавали после финской войны.

– Сынок, это приказ! Откажутся – стреляй, это диверсанты! Войну ведь нам ещё не объявили? Провокаторов и диверсантов уничтожать на месте. Верно? А мы даём им шанс.

Мы? Как иезуитство первой степени, но Саша угрызений совести не испытывал. Чернозёма хотели, так нюхайте свои удобрения!

Ведь до чего, суки, дошли, землю с полей срезали и перед отступлением вывозили в Германию. Никогда ещё не было и пусть никогда не будет такой войны!

Так, ну и где обещанная стрелковая часть? Врут мемуары?

Ненашев вновь сверил действительность с циферблатом. Ещё рано! А стрельба, разгоревшаяся на левом фланге, заставила его вновь взять ноги в руки.

Солнце пекло неимоверно.

Трясущаяся рука обер-лейтенанта взяла и вновь уронила сигарету.

Тогда Кон сам сунул заранее зажжённую ароматную белую палочку в рот командира роты, глядя, как скачет огонёк на губах.

Выглядел тот не очень. Рукав мундира, вывоженный по локоть в грязи, распорот чем-то острым, лицо чёрное от копоти, а сапоги серы от пыли. Вот как его встретила Матушка-Россия.

Кон начал учить русский язык.

– Спасибо, гауптман! Но я туда парней не поведу. Сейчас – не поведу. Мы не выполним приказ, солдатам нужен отдых. И мне надо прийти в себя. Да, и посмотрите на этого ежа.

Действительно, ёж!