Герои русского парусного флота

На рассвете следующего дня «Ярослав» с канонерскими лодками подошёл к крепости и открыл столь сильный огонь, что над крепостью немедленно был поднят белый флаг. А ещё спустя пару часов комендант полковник Орфанго, встав на колено, отдал Сенявину свою шпагу.

— Берите ваше оружие обратно! — махнул ему рукой вице-адмирал. — Вы храбрый солдат!

Француз непонимающе забегал глазами. Контуженный выстрелами, он был совершенно глух. В плен было взято более четырёхсот человек, дюжина пушек.

— Каковы наши потери? — поинтересовался вице-адмирал у своего флаг-офицера.

— Двадцать четыре убитых и семь десятков раненых! — доложился тот. — Из них черногорцев…

— Не надо! — остановил офицера Сенявин. — Мы все славяне и сражаемся за единое дело!

Для Сенявина приятным сюрпризом стал обнаруженный на Курцало большой арсенал боеприпасов и склады военного имущества.

— Спасибо Мармону, — смеялись офицеры. — Заботлив о нас, что отец родной!

— Эти хранцузы — дюже добрые робяты! — шутили матросы, припасы по судам растаскивая. — Сколь добра нам понадарили. У нас-то уж ничего не пропадёт даром!

А затем последовала очередь острова Брацо. На линейном корабле «Москва» туда была доставлена сотня черногорцев. Сыны гор были поражены морской стихией, впервые попав на палубу корабля. Вначале они несколько робели и даже боялись подходить к борту, но потом освоились. Об этом плавании его участники будут потом рассказывать своим детям и внукам, а в горах о нём будут петь героические песни. Храбрых горцев подкрепили четырьмя сотнями егерей капитана Романовича и приморцами мичмана Фаддея Тизенгаузена. На Брацо всё закончилось гораздо раньше, чем предполагалось. Зная, что Курцало уже пал и понимая, что долго теперь не выстоять, гарнизон после небольшой перестрелки сложил оружие.

«Вице-адмирал Сенявин, узнав, что французов у прикрытия батарей не более 100 человек, ссадил своих регулярных и нерегулярных, всего 400 человек; войска наши первым приступом, без малейшего с своей стороны урона, принудили французов, по коротком сопротивлении, сдаться…»

На обоих островах были учреждены гарнизоны, пополнены запасы ядер и пороха.

Мармон был вне себя от известия о потере Курцало и Брацо. Дело в том, что генерал недавно получил известия из Парижа, что в самом скором времени следует ожидать обострения русско-турецких отношений, а значит, вполне возможного ухода Сенявина к берегам Греции и Дарданеллам. Теперь же диверсия адмирала говорила о том, что ни о каком уходе он и не помышлял. Всю злость за утерю Курцало Мармон выместил на контуженном Орфанго. Сорвав с него эполеты, Мармон объявил бывшего полковника военным преступником и отправил на четыре года в тюрьму.

В Париж же он, однако, отписал, что на курцальскую скалу был жестокий приступ десанта и русские смогли захватить остров лишь ценой огромных потерь.

Верный своему человеколюбию, сразу же после взятия обоих островов, Сенявин распорядился отправить всех раненых и убитых французов в расположение их войск. Для этой миссии был определён корвет «Днепр» лейтенанта Бальзама. Прибыв на рейд рагузского порта Спалато, Бальзам сгрузил погибших и передал раненых. Считая свою миссию выполненной, он попросил французов позволить ему налиться водой. Ему не отказали, но и не пообещали. Самого же лейтенанта вызвал к себе Мармон.

— Ваш флот совершает нападение на мои гарнизоны, а потому вы будете моим пленником! — без обиняков заявил генерал Бальзаму. — Впрочем, я готов буду вас отпустить, если Сенявин вернёт мне обратно захваченные на Брацо пушки! Пишите об этом письмо своему адмиралу.

— Кто же возвращает во время войны захваченные в бою трофеи? — поразился логике Мармона Бальзам. — Я такого письма писать не буду!

— Тогда шлите письмо старшему после вас офицеру, чтобы он немедленно ввёл ваш бриг в гавань!

— Это ещё зачем?

— Будете разоружаться!

— Хорошо! — примирительно ответил Бальзам и тут же написал письмо своему старшему офицеру мичману Кованько, что он задержан французами и приказывая как можно скорее уходить в море.

Тем временем «Днепр» уже окружили со всех сторон лодки с вооружёнными солдатами. Взошедший на палубу капитан Спалатийского порта требовал от мичмана немедленно войти в гавань и начать разоружение. Кованько это сделать отказывался наотрез, ссылаясь то на противный ветер, то вообще на безветрие. На бриге зарядили пушки и приготовились к бою.

— Если не отпустят нашего командира, будем сами нападать на французские гребные суда! — объявил Кованько матросам. — Пальбу услышат с наших судов и непременно придут к нам на помощь! Готовы ли вы помочь мне в том?

— И не сумлевайтесь, господин мичман! — отвечали матросы дружно. — Так влепим ядрами, что мало этим поганым мармонтам не покажется!

Одновременно Кованько отправил французскому командующему ультиматум: «Если вы, господин генерал, неуважением к переговорному флагу нарушаете народные права, и если начальник мой не будет освобождён, то я задержу суда ваши и могу сжечь стоящие в порте. Только полчаса буду ожидать вашего ответа».