Герои русского парусного флота

— Думается мне, следует его в том плавучем судне и далее оставить, чтобы, не торопясь, исправить и навечно там сохранить! — поделился своими соображениями Мишуков.

— Где же денег на всё это набраться! — охнул кто-то из флагманов в углу сдавленно.

— А может, легше нам будет разобрать его на дрова, а по лекалам имеемым сделать новый! — возразили ему из другого угла.

— Да ты что, на это столь много денег уйдёт, что всем флотом российским по миру пойдём! — закричали уже хором.

Спорили долго, до хрипоты. В конце концов подписали итоговую бумагу, в которой значилось, «что нежели оный эллинг великим коштом… только для оного корабля строить, на который и по постройке для содержания не малое иждивение потребно будет!»

Для окончательного осмотра была назначена ещё одна комиссия под председательством капитана кронштадтского порта контр-адмирала Калмыкова. Тщательно обследовав «Пётр I и II», комиссия пришла к удручающему выводу, что «годных по свидетельству лесов меньше 3-й части нашлось».

— Легше новое строить, нежели старое латать! — заключил Калмыков. — Ежели же оный корабль прямо в плавучем судне перетембировать, то менее чем за три года не управиться!

Выслушав кронштадтского капитана, адмиралы схватились за головы. Обещанного англичанами дока всё ещё не было. И если на три года отдать единственный на флоте плавдок под «Пётр I и II», то как же чинить остальные, не менее изношенные?

— Ведь они могли бы исправиться в помянутом доке, ибо весь флот наш с таким трудом килюется, а в плавучем судне все повреждения и негодности удобнее усмотреть и исправить! — делились флагманы своими сомнениями друг с другом.

Снова (в который уже раз!) была составлена бумага. В бумаге той говорилось: «…Отчего великий ущерб причитаться может в интересе Ея И. В.; от упадка таких кораблей флот приходить будет не в состояние, ибо так скоро комплектовать строением вновь невозможно…»

Адмиралы мялись, но более откровенно сказать не смели, уж больно всё это выглядело предательством по отношению к петровскому творению. Все заключения свои и мнения в письменном виде передали на рассмотрение императрице Елизавете Петровне. Ей, «дщери великого Петра», и решать, как быть с отцовым кораблём. Высочайшего указа ждали с болью в сердце. Боялись и отказа ибо тогда пришлось бы ломать множество других кораблей. Боялись и утверждения бумаг своих, ибо тогда пришлось бы самим ломать творение Петра. Ответа не было долго. Но настал день, когда указ императрицы лёг на красный бархат стола президента коллегии. Дрожащей рукой адмирал Михаил Голицын сорвал сургучные печати и, отставив бумагу подальше, принялся читать. То было соображение сената о судьбе «Петра I и II»: «…Для неугасаемой о таких высочайшего монарха трудах вечной славы принесть в рассуждение, не соизволено ли будет по точной того к пропорции и со всеми теми орнаментами, каковы были, сделать 2 модели и содержать из них в десианс-академии, а другую при адмиралтействе в модель-каморе, а остаточный из того корабля годный лес употребить к починке других кораблей; а плавучее употреблять для исправления починками прочих кораблей, которые требуют таких починок, как в доках исправлять надлежит, ибо на воде исправлять их уже за ветхостию невозможно». Поверх сенатского предложения рукой императрицы Елизаветы было начертано: «Соизволяю». Отложив бумагу в сторону, старик Голицын заплакал.

Разборка «Петра I и II» была полностью завершена лишь к 1756 году. Но опыт первого освоения «продольной крепости» не прошёл даром. Участвовавшие в строительстве «Петра I и II» подмастерья Гавриил Афанасьевич Окунев и Иван Иванович Рамбург, став мастерами, уже смело строили многопушечные корабли. В 1752 году Окунев спустил на воду 80-пушечный корабль «Святой Николай», Рамбург — такой же «Кир-Иоанн». Мастера не останавливались на достигнутом. И вскоре Гавриил Окунев построил 100-пушечный красавец «Дмитрий Ростовский», доказав всему миру, что русские корабелы могут строить корабли в сто и более пушек.

Такова история создания первого 100-пушечного корабля России. История драматичная и поучительная. И кто знает, если бы в те далёкие от нас годы всё же была изыскана возможность сохранения последнего петровского корабля, может, и сегодня потомки с восхищением взирали бы на этот венец трудов мастеров русских, гордясь искусством своих пращуров.

ВСЕНИЖАЙШИЙ ПАТРИОТ…

Года 1740 от рождения Христова, накануне полтавской годовщины, в Петербурге у Сытного рынка плотники ладили эшафот.

Зевак не было: эка невидаль — смертоубийство. Разве этим на Руси кого удивишь! Однако вскоре по столице поползли слухи, что рубить головы на Сытном будут не каким-то там разбойным людишкам, а особам именитым. Злодеев было семеро. Главному из них велено было императрицей Анной резать язык и садить на кол, остальным сечь голову и четвертовать. Приговор оглашали на площадях. Народ крестился.

— Никак, недоброе замышляли! Говорят, среди лихоимцев и моряк есть! Из любимцев покойного государя Петра Лексеича! О Господи, время-то лихое!