20 ноября 1942 года Анна Харитонова приступила к работе. Отдел, в который она была зачислена, состоял из двух отделений: «наружки», то есть наружного наблюдения, и «установки» (это объяснить сложнее, ну, в общем — выяснения, кто есть кто, где он находится и всех о нём подробностей). Была также ещё и группа обыска и ареста. Анну определили в «установку». Как оказалось — на двенадцать лет и два месяца.
Работа была тяжёлая, день — ненормированный. Трудиться приходилось с самого утра и где-то до часу ночи, порой даже не хватало времени на обед. Было строгое правило: если вдруг заболел, то обязательно позвони в отдел, сообщи, где ты, что с тобой, нужна ли помощь. Но при всей напряжённости руководство считало, что «сотрудники органов всегда должны быть на голову выше других, в курсе всего, что делается в стране». Поэтому каждый день в отделе начинался с политинформации — ведь в те времена нельзя было посмотреть за завтраком утренние «Новости», «Вести» или «Сегодня», потому как телевизоры в жизнь трудящихся ещё не вошли.
Кстати, перед тем как Анну зачислили на службу, руководство отдела пригласило её мужа, которому в общих чертах объяснили характер будущей работы жены, предупредив, чтобы он не беспокоился и не ревновал, если супруга вдруг слишком задержится на службе или вообще не придёт домой ночевать. Но так как по ночам Москву нередко бомбили, то Анатолий в таких случаях звонил по утрам в отдел, чтобы узнать — жива ли? Он ведь и сам «ходил по лезвию» — летал в немецкий тыл, к партизанам, на большом американском «Дугласе», а потому чаще Анна звонила на аэродром сама, выясняя, прилетел ли? Но, возвращаясь в Москву, Анатолий, как вспоминала Анна Кузьминична, часто говорил ей, что находиться здесь гораздо опаснее, нежели на фронте…
Анатолий имел в виду общую опасность, которой подвергались все москвичи, фактически живущие в прифронтовом городе. А ведь была ещё и опасность того самого «невидимого фронта», на котором сражаются сотрудники спецслужб.
Вот как писала об одном из таких своих «незримых боёв» сама Анна Кузьминична:
«Летом 1943 года запеленговали рацию в доме на Рождественке. Мне было приказано установить, в какой квартире эта рация и кто на ней работает. Тщательно проверила весь дом, выяснила, что в одной из квартир остановился офицер, приехавший в командировку с фронта. Поселился у своей сестры, которая работала на заводе и часто отсутствовала по несколько дней. Соседи же уехали в эвакуацию, и этот офицер фактически жил в квартире один. Установили за ним слежку, проверили документы. Всё в порядке. И вдруг он передаёт по рации, что в такой-то день и час он выходит из дома и тогда-то будет переходить линию фронта. Наш отдел приготовился. Я должна была находиться в подъезде и, увидев, что офицер вышел из квартиры, махнуть белым платком в окошко повыше того этажа (стекло из форточки наша ребята заранее выставили). Прибыла я рано, вошла в подъезд и вдруг вижу, что этот офицер уже спускается вниз. Увидев меня, остановился, пропустил, и боковым зрением я замечаю, что он смотрит мне вслед. Прохожу один этаж, второй, третий — он всё стоит! Дошла до последнего этажа, стучу в квартиру, захожу и прошу стакан воды. Когда старушка пошла за водой, быстренько выскакиваю обратно и, сняв туфли, спускаюсь к окну. Выдавливаю стекло из форточки, порезав при этом руку (я ведь была на другом этаже), и машу окровавленным платочком. Когда увидела, что со всех сторон к подъезду пошли пары наших сотрудников, то села на ступеньку лестницы и… заплакала. После мне рассказали, что к объекту подошли Антропов и Булеха, наша группа обыска и ареста, заломили ему руки за спину и втолкнули в подъехавшую машину»{153}
.Казалось бы, ну и что? Девушка ручку порезала… Но в данной ситуации, если бы гитлеровский агент её раскусил, то в окно вполне могла бы полететь она сама, а так называемый «объект» попытался бы исчезнуть через чердак или другие квартиры. Предатель ведь прекрасно понимал, что его ждёт.
Кстати, это было уже время Смерша. Отдел, в котором служила Анна, стал тогда 10-м отделом Главного управления контрразведки НКО и в постановлении Государственного Комитета Обороны, которым утверждалось положение о ГУКР «Смерш» был обозначен следующим образом:
«10-й отдел “С” — работа по особым заданиям»{154}
.Возглавлял это подразделение полковник Леонид Максимович Збраилов, о котором Анна Кузьминична всегда очень тепло вспоминала.
Чтобы было понятно, что и в Москве сотрудники Смерша могли подвергаться смертельной опасности, приведём ещё один эпизод из воспоминаний нашей героини: