Герой вечного времени

– А ещё, – подхватила Дарина, – до сих пор не утихают споры, дискуссии, историки выдвигают новые версии о причине вашей дуэли, фактически – убийства, ведь расследования, как такового, проведено не было. Люди не могут смириться с величайшей несправедливостью, свершившейся здесь у подножия Машука…

Лермонтов взволнованно ответил:

– Уважаемые друзья, всё это время я думал о случившемся. И понял, что это всё же не главное для меня, важно – время, проведённое за работой, которой я отдался ТАМ со всей страстью и неутомимостью. Перед тем, как явиться сюда, я закончил объёмный труд по истории Кавказа моего периода. Но с собой сюда его не получилось забрать… Если я останусь в этом мире, придётся восстанавливать всё по памяти, может для этого я и вернулся? Хотя этот повод, как мне кажется, не столь значителен. Здесь, скорее, что-то другое…

И ещё, друзья, я заметил, не в обиду… Не проявляйте столь усердного рвения в отношении меня, не называйте великим поэтом, я не привык. Приму всё, как есть, не капризничая. Позвольте мне одну только слабость: иногда удивляться всему… Да, да! Без этого вряд ли смогу. Со своей стороны, обещаю быть прилежным и терпеливым учеником. Постараюсь вас не разочаровывать.

Осознавая важность момента, и не веря до конца в происходящее, все молчали. Случившееся было настолько невероятным, что трудно выразить словами, они вдруг поняли, что оказались в центре поразительных событий, дарованных им судьбой.

Новая реальность

– Дождёмся темноты и двинемся к трамваю, – предложил Андрей. – Затем в электричке доберёмся до Ессентуков, где от вокзала рукой подать к дому Стаса.

– Но я почти раздет, – воскликнул Михаил. – Сидел себе у моря в шезлонге, мечтал и вот…

– Ничего, вас обернём до пояса пледом, окружим нашими хорошенькими дамами со всех сторон и проведём, словно кавказского пленника, в вагон. Народ в двадцать первом веке привычен ко всему, – убеждённо произнес Андрей. – Только не подавайте виду, что стыдитесь.

Станислав добавил:

– Сейчас кардинально поменялись мода и нравы. Женщины ходят в брюках, а летом – полуобнажёнными, иногда очень живописно одетые, или нарочито небрежно. Это такая мода, по сути, навязываемая безвкусица. Мужчины и женщины носят брюки, так называемые джинсы, и это не просто штаны, а демонстративное навязывание псевдобедности, демократичности нравов, выраженных в данном случае в одежде с искусственно потёртыми штанинами, с дырками на коленях. Носят их все подряд: толстые и худые, те, кому это идёт или не идёт категорически… Не удивляйтесь также, если увидите на лицах пирсинг – блестящие бусинки на носу, на бровях, на коже. А ещё татуировки на разных частях тела у мужчин и женщин. Поверьте, даже у меня это вызывает внутренний протест, отторжение, но что поделаешь, как говорил Цицерон: «O tempora, o mores!»1

– Да, сложно это понять, но постараюсь.

– Друзья, – нетерпеливо произнёс Станислав, – хватит разговоров, уже темнеет. Пора собираться.

Женщины собрали остатки еды, мусор.

– Мы забыли предложить Михаилу Юрьевичу поесть, – словно опомнился Андрей.

– Почти двести лет у меня также не было во рту и крошки. Земная пища не интересовала. Но сейчас, пожалуй, я бы перекусил чего-нибудь. Чем теперь питаются на белом свете?

Андрей подхватил шутку:

– Да всё тем же, Михаил Юрьевич, боюсь только, не все продукты вам понравятся, качество далеко не то, что было в ваше время.

Лермонтов надкусил было хлеб, но словно поперхнулся.

– Андрюха, не пугай человека, – заволновался Стас, – шутки твои некстати.

Андрей, пренебрегая этим замечанием, продолжил:

– Михаил Юрьевич, не бойтесь, не отравитесь, мы всё уже проверили на себе, – и непринуждённо рассмеялся.

– Я не всё понял из ваших слов. Мне теперь придётся основательно потрудится в вопросах терминологии, поработать с направлениями современного разговорного языка.

– А вот колбаски не желаете? – Предложила Ольга, – есть огурчики, перец болгарский, помидоры, картошечка…

– Колбасу, овощи – знаю… – Он откусил кусок «Докторской» и сморщился. – Что это? Или я забыл вкус еды?

– Может, попробуете огурец с хлебом? – Несмело предложила Ольга, – вот овощи…

– Мне есть захотелось, значит я живой, это радует. – Пытался шутить Лермонтов. Откусил огурец, пожевал. Потом перец и хлеб. – Всё вроде то же да не то, какое-то невкусное, но не могу сказать, что противное. Хлеб другой… На кавказской войне в полевых условиях мы ели часто второпях, сидя на привале. Я ко всему приучен. Но теперь другое всё и еда другая.

– Да, Михаил Юрьевич, трудновато вам будет приноравливаться к нашей жизни. Пищу мы вам постараемся подобрать, она весьма разнообразна, есть ещё продукты, выращенные у частников, «с бабушкиной грядки», они более натуральны, экологичны. Мы же питаемся просто. Иногда в спешке приходится покупать в супермаркетах, таких магазинах, где товар продаётся ото всюду: турецкий, китайский, израильский…

=Лермонтов, перестав жевать, оглядел всех и задумчиво произнёс: