Героини

— Тебя ждут другие девочки. — Элеонор промаршировала через комнату и поправила шторы — так, чтобы они свисали ровными прямыми складками. — В армии, Пенни, даже занавески должны висеть по уставу! — И она расхохоталась, точно это была необыкновенно удачная шутка.

От ее фальшивой веселости меня едва не стошнило. Я сразу же почувствовала: Элеонор почему-то хочет подлизаться ко мне.

Флоренс покатила тележку к двери, на миг остановилась и подмигнула мне. Глаз ее при этом почти исчез в складках морщинистой кожи. Да уж, побег от Конора был легкой прогулкой по сравнению с тем, что творилось в этом заведении. Флоренс права. Придется говорить взрослым то, что они хотят от меня услышать. А поскольку Конор остался в лесу, внезапное разоблачение мне не грозит. Следует признаться, я вела себя страшно глупо. И если не возьмусь за ум, то никогда не увижу Конора снова, проторчу здесь бог знает сколько времени.

— А что, Флоренс ваша бывшая пациентка? — спросила я.

Элеонор усмехнулась, этого вопроса она явно не ожидала.

— Я вижу, тебе лучше.

— Ага!

Я потянулась к стаканчику с соком. Вполне возможно, что хороший аппетит является здесь признаком выздоровления. Сок был порошковый, слишком сладкий и без мякоти. Я залпом осушила стакан.

— Моя мама здесь?

— Она беседует с доктором Келлером.

— О чем?

Элеонор надела мне на руку манжету, собираясь измерить давление, и стала качать резиновой грушей. Манжета стала твердой, вдавилась в кожу, больно натягивая мелкие волоски.

— О чем? — повторила я.

Элеонор посмотрела на датчик.

— Давление в норме.

Я так крепко сжала руку, что ногти впились в ладонь — нельзя говорить ничего лишнего. Если все время буду задавать один и тот же вопрос, они сочтут меня истеричкой. Она меня услышала, это главное. Теперь можно и подождать. Элеонор убрала прибор для измерения давления, наклонилась, прижала к моей груди стетоскоп. От нее пахло кофе, пышная тугая грудь прижалась к моей руке. Мне даже удалось разглядеть, что на ее носу миллион красноватых пор, а серые кудри, убранные под шапочку, держатся с помощью крупных белых заколок. Она была слишком близко, и я вжалась в подушку.

Элеонор взглянула на часы, затем поднесла их к уху. Мое молчание понравилось ей, и она сказала:

— Твоя мать просматривает бумаги вместе с доктором. А вот и она! Наконец-то! — Произнесено это было столь укоризненным тоном, словно мама опоздала на свидание.

Мама вошла в палату и бросила на меня несчастный взгляд. Я почувствовала жалость, и в то же время стало неловко за нее. Странное ощущение, особенно если учесть, что во всем виновата именно я. Круги под глазами говорили о том, что мама этой ночью, скорее всего, не спала. Длинную косу она перебросила через плечо. На ней была надета крестьянская юбка и мужская футболка до бедер. Мама никогда не красила губы — наверное, ленилась поднести тюбик помады ко рту. Ее загорелое веснушчатое лицо выглядело усталым, и еще она почему-то нацепила на лоб кожаную ленту — такие носили хиппи, протестуя против войны во Вьетнаме, хотя шел уже 1974 год и война давно кончилась. Впрочем, она надевала эту ленту и в других случаях — к примеру, во время маршей протеста в Чикаго, где появлялись полицейские, или же когда приезжала ее мать. Я испытала все те эмоции и чувства, которые обычно испытывают тринадцатилетние подростки по отношению к своим старомодным родителям. Стыд. Грусть. Любовь. Гнев. Ненависть.

— Будьте добры, оставьте меня наедине с дочерью.

— Слушаюсь, мэм, — саркастически бросила Элеонор тоном, каким обычно офицеры высшего ранга обращаются к подчиненным. Горделиво подняла голову и выплыла из комнаты, точно огромный корабль под белыми парусами.

Мама положила руку мне на лоб. Я закрыла глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом.

— Хорошо спала?

— Они накачали меня снотворным.

— Не может быть! Доктор Келлер говорил, что медикаменты здесь дают лишь в исключительных случаях. Слава богу, все анализы отрицательные!

— Я же тебе говорила! Почему ты не поверила?

— Пенни, у нас очень мало времени. Сейчас придет доктор Келлер.

— Лучше проверь, не подслушивает ли кто в коридоре, — шепнула я. — Эта Элеонор — типичная шпионка.

Мама подошла к двери, выглянула в коридор, потом плотно затворила ее.

— А теперь расскажи-ка мне поподробнее об этом кельтском короле.

— Ты лучше у Дейрдре спроси. Он ее муж.

— Не могу. Она сразу поймет, что является героиней.

— Значит, ты согласна, что Дейрдре существует!

Мама проигнорировала мое замечание.

— Это никуда не годится. Герой является за героиней! Хуже просто быть не может!

— Когда меня отпустят? Я должна была встретиться с ним сегодня.

— Ты больше никогда с ним не встретишься.

— Но ему нужна моя помощь! Он хочет вернуть Дейрдре.

— Я категорически запрещаю тебе приближаться к нему. И ты не выдашь Дейрдре!

— Тебя она заботит куда как больше, чем я!

— Глупости.

— Что ты собираешься делать? Навсегда запереть меня в комнате?

Мама сглотнула комок в горле, вытерла влажные ладони о юбку. Затем несколько раз кивнула как бы в подтверждение своих слов:

— Ты останешься здесь на несколько дней.