Герцогиня и "конюх"

   Дамы расселись, образовав одну общую живописную группу, мужчины, все упитанные обер-раты, во главе с канцлером и маршалом, остались стоять. Вся середина зала, таким образом, оказалась свободней.

   Анна Иоанновна, взволнованная, с горящими глазами, сидела на троне и с каким-то жутким, затаенным страхом поглядывала на заморского кудесника.

   А тот стоял бесстрастный, гордый, спокойный, как диковинное изваяние.

   Бестужев, иронически относившийся ко всему "сему действу", насмешливо улыбался.

   -- Pereat lux! {Да потухнет свет! (лат.).} -- вдруг прозвучал властный голос великого магистра.

   Он простер правую руку вперед -- и зал, и все гостиные погрузились s глубокий мрак.

   У всех невольно вырвался подавленный крик изумления, к которому примешивался страх.

   Но эта тьма продолжалась всего несколько секунд.

   Вдруг, неизвестно откуда, появился таинственно-трепетный, голубовато-фиолетовый снег. Сначала он был очень слабым, но, мало-помалу, усиливаясь, залил собою тронный герцогский зал, накладывая на лица всех присутствующих странные блики.

   Это был особенный свет, не схожий с тем, который получается от "потешного" {Бенгальский.} огня.

   Стало почти ярко-светло.

   Анна Иоанновна, приложив руку к сильно бьющемуся сердцу, приподнялась с кресла.

   -- Ах! Что же это такое? -- тихо слетело с ее губ.

   Этот самый вопрос хотели, но боялись задать и все присутствующие, прикованные взорами к синьору Джиолотти.

   Появился придворный лакей. Он нес большой металлический таз, наполненный снегом.

   -- Поставьте его сюда!-- приказал Бирон, показывая на место как раз против трона герцогини.

   Гробовое молчание воцарилось в зале. Джиолотти подошел совсем близко к ее светлости испросил:

   -- Что вы видите здесь, ваше высочество?

   -- Здесь? Здесь -- снег, --- ответила Анна Иоанновна.

   Тогда Джиолотти обратился и к гостям августейшей герцогини:

   -- И вы все видите только снег?..

   -- Да... да... ну, конечно!.. Да,-- в удивление посыпались робкие ответы.

   Тогда великий чародей Джиолотти простер руки над тазом со снегом и произнес:

   -- Смотрите, вы все, смотрите, ваше высочество, сюда!.. Не спускайте глаз!

   И взоры всех устремились на невинный предмет.

   Снег стал таять точно под влиянием сильнейшей жары. Вместо снега появилась вода, а на ней, на этой воде, -- маленькие-маленькие зернышки светло-желтого цвета.

   Из одного из этих зернышек стал поразительно быстро расти ствол и покрываться ветвями, на которых появились темно-зеленые листья.

   Ужас овладел и Анной Иоанновной, и ее гостями.

   -- Ах!.. -- пронеслось по залу.

   А взор великого чародея не отрывался от сказочно быстро растущего ствола. Его руки все так же были распростерты над тазом, и все так же властно-уверенно звучал его голос, произнося какое-то магическое заклинание на латинском языке:

   -- Nasce o, arbor magnae misteriae, nasce! Est in corpore tuo Signum et vis vitae ae ter nae... Egomet, Magistr Maximus, potentiae summae volo {Расти, о дерево великой тайны, расти! В твоем "теле" находится знак и сила вечной жизни... Я, я сам (egmet), вельский магистр, обладающий величайшей властью, желаю этого... (лат.).}.

   Все выше, выше становилось это заколдованное дерево.

   -- Боже! Что за дьявольщина?! -- испуганно отшатнулся Кейзерлинг. -- Это -- волшебное дерево!

   -- Fiat lux! Да будет свет! -- властно произнес Джиолотти.

   Таинственный фиолетовый свет куда-то исчез, уступив место красно-желтому свету свечей люстр и канделябров.

   Перед всеми стояло высокое дерево, на котором висели великолепные мандарины.

   Джиолотти, сорвав один, почтительно поднялся по ступеням трона и протянул герцогине "магический плод".

   -- Лучшей наградой мне, далекому чужеземцу, могла бы явиться милость, если бы вы, ваше высочество, соблаговолили принять от меня этот душистый плод, столь быстро выросший на снегах вашей отчизны! -- Итальянец почтительно склонился перед Анной Ианновной, которая совсем "сомлела".

   Это первое чудо таинственного магистра привело всех в состояние какого-то столбняка.

   Бирон подал знак -- и грянула музыка. Но звуки того упоительного вальса, который всегда столь зажигательно действовал на сентиментально-чувственных митавок, не произвели теперь ни малейшего эффекта. Так сильно было впечатление, произведенное на всех синьором Джиолотти.

   Однако бал все же начался.

   Джиолотти стал беседовать с Бестужевым, на которого чудо великого магистра произвело как раз обратное впечатление: более чем когда-нибудь Петр Михаилович был убежден, что имеет дело просто с ловким фокусником, а вовсе не с ученым.

   Бирон, воспользовавшись тем, что начались танцы, подошел к герцогине и тихо спросил ее:

   -- Ну что? Видели?

   -- Да!.. -- так же тихо ответила она.

   -- Остались довольны?

   -- Я поражена, Эрнст...

   -- Убедились в могуществе того человека, которого я вызвал из далекой Венеции?

   -- О, да!.. Но я боюсь его, Эрнст Иванович, он вселяет мне какой-то ужас...

   И в шепоте Анны Иоанновны действительно звучал страх.

   -- А между тем, Анна, вам надо не бояться его, а благословлять, потому что он сулит вам такое счастье, о котором вы даже и мечтать не могли, -- произнес Бирон.