Герцогиня и "конюх"

   -- Вы правы, Петр Михайлович, но вы только одно упустили из виду: нельзя в одно и то же время быть и строгим резидентом-дипломатом, свято отстаивающим интересы русского двора, и обер-гофмаршалом вдовствующей герцогини,! изнывающей по отсутствии постоянного супруга.

   Слова "постоянного супруга" Бирон резко подчеркнул и насмешливо поглядел на своего покровителя.

   "Ого! Этот "конюх" действительно зазнался", -- подумал Бестужев.

   А "конюх" невозмутимо продолжал:

   -- Слушайте меня внимательно, Петр Михайлович. Да будет вам известно, что все "митавское действо" известно мне досконально, до последнего шнура на запечатанных конвертах курьеров.

   -- В самом деле, мой милый? -- насмешливо бросил Бестужев, изменяясь помимо своей воли в лице.

   -- Да, да, уверяю вас, ваше превосходительство!

   -- Виноват, Эрнст Иванович, -- вдруг круто перебил Бирона Бестужев. -- Ответьте мне только на один вопрос с той откровенностью, на какую я, кажется, имею право: вы-то, вы почему так близко интересуетесь и принимаете к сердцу это "курляндское дело"?

   На секунду в кабинете воцарилось молчание.

   -- Хорошо, я вам отвечу прямо и откровенно,-- произнес наконец Бирон. -- Я потому против всего этого, что не хочу никому -- понимаете, никому!-- отдать Анну.

   Это признание было до такой степени неожиданным и дико-странным, что Бестужев буквально замер в немом изумлении.

   -- Что? Что вы сказали, Бирон? -- не веря своим ушам, пролепетал пораженный резидент. -- Вы здоровы? В своем уме?

   Бирон расхохотался:

   -- Совершенно здоров! А если бы и был болен, то во всяком случае не обратился бы к тому доктору, которого вы изволили вчера привести к ее светлости. Я ведь знаю, что это за лечитель телесных недугов, ха-ха-ха! С ним я сведу счеты, будьте уверены!..

   -- Ах, вы знаете? Это делает честь вашей проницательности и исключает всякую возможность сведения между вами каких-либо счетов, -- пробормотал совсем сбитый с толку Бестужев.

   -- Это- почему же? -- надменно выпрямился "конюх" . -- Не потому ли, что он -- не то граф, не то принц? Но, дорогой Петр Михайлович, не забывайте, что этот граф-принц не настоящей крови и что таких господ величают...

   Резкое, отвратительное слово прозвучало в кабинете русского вельможи.

   -- Вы забываетесь, Бирон! -- вспыхнул Бестужев. -- Всему есть предел.

   -- Совершенно верно, ваше превосходительство, -- невозмутимо продолжал- Бирон. -- И первое, чему должен быть положен немедленно предел, -- это неуместному

   и чрезмерному ликованию Митавы по поводу кукольного избрания этого авантюриста Морица герцогом. Смотрите, Петр Михайлович, как бы для вас это не явилось равносильным смертному приговору.

   -- Как так? -- привскочил на кресле Бестужев.

   -- Очень просто. В то время как в Митаве происходит ликование, возжигаются иллюминации, к Митаве приближаются два неожиданных гостя. Из Варшавы едет Василий Лукич Долгорукий, а к курляндской границе подъезжает сам светлейший Александр Данилович Меншиков.

   Бестужев вскочил так порывисто, что кресло отлетело в сторону.

   -- А вы... вы откуда же это знаете? -- дрогнувшим голосом спросил он.

   Бирон, насмешливо поведя плечами, ответил:

   -- У меня, ваше высокопревосходительство, есть друзья, которые сообщают мне интересные новости. Ну-с, теперь вы сообразите сами: для чего сюда едут два посланца ее величества Екатерины Алексеевны, один из которых -- сам всесильный Меншиков? Для того, вы полагаете, чтобы приветствовать избрание Морица Саксонского? Так вот я и спешил к вам, чтобы предупредить вас о тех черных тучах, которые сгущаются над Митавой и отчасти над вашей головой.

   -- И это... это верно?

   -- Вы можете ждать появления Долгорукого или извещения от светлейшего каждую секунду, -- резко произнес Бирон. -- Мой совет вам: немедленно отдайте распоряжение о прекращении иллюминации и народного ликования; помните, что все это учтется вам!

   Бестужев позвонил и отдал краткий приказ:

   -- Тушите огни! Чтоб ни одна плошка не освещала моего дворца...

   И вскоре дворец русского резидента стоял большой черной массой.

   -- Если все это подтвердится, Эрнст Иванович, я буду считать себя вашим должником, -- взволнованно проговорил Бестужев.

   -- Мы еще сочтемся, Петр Михайлович... Я просил бы вас только об одном: не становиться на моем пути.

   Наступило молчание.

   -- Вы, вот, Эрнст Иванович, -- заговорил Бестужев, -- только что сказали одну фразу, смысл которой для меня не ясен, туманен: "Я не хочу никому отдать Анну". Так?

   -- Так!

   -- Что должна означать эта фраза? Сейчас мы наедине, мы можем говорить откровенно, -- продолжал Бестужев.

   -- Извольте, я сам не люблю играть в прятки. Для вас, Петр Михайлович, кажется, не должно бы быть секретом, что ее светлость, Анна Иоанновна, подарила меня своею благосклонностью... Припишите это чему угодно: моей ловкости или ее скуке -- но факт остается фактом.

   Бестужев изменился в лице и закусил губу. Бирон заметил это.