-- Я вам поясню. Вы из дворца?
-- Да. Я... я должен был ее видеть... Я боюсь оставлять ее одну так долго без себя. С величайшим усилием я проник во дворец... Оказывается, князья Долгорукие отдали строжайший приказ никого не пускать. Но я сумел заставить все двери распахнуть передо мною. Да кто же я, черт меня возьми? Муж ее или тряпка?
-- Муж? Ну, знаете, Бирон, это немного чересчур! -- расхохотался Остерман. -- Эк выхватили!..
-- Да, да! Я покажу этим варварам, что тот, кто держал в своих объятиях царевну, имеет право быть первым у трона императрицы.
Бирон выпрямился. Что-то бесконечно алчное, хищное засветилось в его глазах.
-- Продолжайте лучше, Бирон, свое повествование!.. -- осадил его великий дипломат.
-- У дверей покоев Анны я увидел князя Алексея Долгорукого. Перед ним стояли бутылки вина, -- взволнованно заговорил Бирон. -- Он спал как убитый... Чтобы удостовериться в том, спит ли он или притворяется, я схватил его за конец бороды. Он что-то пробормотал и опять захрапел. Тогда я взялся за ручку двери. Та была заперта. Я обошел секретным ходом кругом и проник в спальню. И там я... Черт меня возьми!..
-- Ну?.. -- привстал Остерман.
-- В красной комнате, на софе, сидели Анна и этот проклятый Иван... Он играл ей что-то на гуслях и... держал ее в объятиях левой рукой. Я хотел ворваться и убить Долгорукого на месте, но...
-- Испугались?.. О, еще бы!.. Этот Иван ударом кулака кладет медведя, -- похлопал Бирона по плечу Остерман. -- Все, что вы мне поведали, совсем не интересно. Успокойтесь и помните, что Анна никуда не уйдет из наших рук, а если она теперь "забавляется" -- Бог с ней.
-- А если эти забавы перейдут в серьезное чувство? -- с тревогой спросил Бирон.
-- Пустяки! -- махнул рукой Остерман. -- А трон-то держать будем мы, а не они. Их песенка спета. Послезавтра в России будет царствовать самодержавная императрица. Послезавтра Верховного тайного совета не будет.
* * *
В небольшой комнате, в которой колыхались клубы табачного дыма и чувствовался сильный запах вина, находилось более чем разношерстное общество. Рядом с нарядным залом придворного щеголя сидели в расстегнутых мундирах офицеры; бок о бок с ними сидели рясоносцы, примыкая непосредственно к двум лицам в простых суконных кафтанах; около тех были -- фраки и жабо.
Это была та знаменитая "конспиративная квартира", которая спасла России самодержавие.
Ее хозяева -- Волынский и Черкасский -- были сильно взволнованны. Первым держал речь Волынский.
-- Господа! Послезавтра мы должны окончательно решить вопрос: идти ли нам в полон или вырваться на волю... Вы желаете?
И он произнес горячую, страстную речь, в которой мрачными красками нарисовал их тягостное положение.
За ним говорил князь Черкасский. Он еще более подлил масла в огонь: собрание совсем зашумело.
И вдруг в разгаре их споров появилась фигура Остермана.
-- Остерман!!! -- пронеслось по собранию заговорщиков.
-- Да, это -- я, господа! -- послышался его металлический голос.
Все умолкли. Все собирались слушать, что скажет этот знаменитый "оракул".
-- В вашем собрании, -- произнес он, -- я, господа, вижу представителей всех сословий Российской империи. Я рад этому, так как каждому из вас я должен вручить, по повелению ее величества, ее послание.
-- Как? Сама пишет? -- послышались голоса заговорщиков.
-- Сама подписала. Позвольте мне прочитать вам их все.
И Остерман начал с воззвания к войску.
Гвардейские офицеры, слегка пошатываясь от чрезмерного возлияния богу Бахусу, встали и торжественно отдали честь.
-- Да здравствует наша самодержица! -- заорали они хриплыми, сиплыми голосами.
-- Господа, не кричите: за нами следят, -- засуетился князь Черкасский.
-- Кто следит?! Да мы их, таких-сяких, в куски изрубим!!!
Остерман вручил офицеру воззвание, подписанное Анной Иоанновной, и спросил торжественным голосом:
-- Итак, вы клянетесь, что это станет достоянием вашего полка?
-- Клянусь!
-- Вы прочтете его тем, кого поведете завтра во дворец?
-- Прочту. У нас все решено, ваше высокопревосходительство, -- ответил офицер.
-- А знаете ли вы, кто находится теперь в казармах?-- пристально смотря в глаза офицеру, спросил Остерман.
-- Нет, не знаю.
-- Там Миних.
И, лишь только Остерман произнес имя великого полководца, восторженный гул голосов прокатился по комнате.
-- Он? Сам?..