Герцогиня: ветер судьбы

– Энрике, у нас достаточно питьевой воды и припасов? – спросил капитан своего помощника.

– Воды не так уж и много, – ответил Энрике. – Но тут недалеко земли водопадов, наполним бочки там.

– Нет. Мы возвращаемся.

– Тогда нужно вернуться на Огненный остров и пополнить запасы.

– Да, разворачивай корабль.

Они снова пристали к берегу, Арман спустился на землю… А что случилось потом, он так и не понял. Сильный удар по голове – и наступила темнота.

В себя адмирал приходил с трудом. Было по-прежнему темно и вдобавок холодно. Арман никак не мог понять, что произошло. Где он ошибся? Почему дружественные пару дней назад туземцы вдруг напали? С ужасом он понимал, что, понадеявшись на свою неприкосновенность, он обрек на гибель всю команду. Не те они были люди, чтобы бросить его тут, а туземцев, очевидно, намного больше. Ошибки совершены, смерть коснулась его своим крылом, тут нет сомнений. Сожрут его, как есть сожрут. Обидно и глупо. А особенно обидно, что Арман прекрасно понимал, что могло быть по-другому. И жалел он сейчас только об одном, и перед глазами стояло не море. Он прикрыл веки и чётко увидел свою жену, какую он её видел в последний раз: уставшую, с мокрыми от пота волосами, державшую у груди крохотное красное существо, по непонятному стечению обстоятельств являвшегося его, Армана, сыном. Сыном, которого он даже не взял на руки. Сбежал, как последний мерзавец. Трус. Сбежал, потому что знал: возьмёт на руки, заглянет в глаза и пропадёт. Не будет больше ни моря, ни ветра, будет только сморщенное тельце в руках.

Нет, думать о сыне не получалось, лезло в голову другое. Сын – это больно. А перед смертью лучше вспоминать хорошее, так легче.

Танец с веером. Изгиб спины, складки шёлка. Соскользнувший ворот, обнажающий тонкую беззащитную шею. Сколько раз он потом впивался в эту шею губами? Сколько раз скользил ладонями по изогнутой тонкой спине, собирая холодный гладкий шёлк в складки? Красивая... какая же красивая у него жена... и такая горячая в постели! Её губы, её тело, её стоны и вскрики всегда заводили не на шутку. Но было и другое. Как она прижималась к его груди. Как гладила лицо, проводила пальцами по шрамам.

Теперь, когда он понимал, что больше не увидит Иву, ему до боли хотелось сжать её в объятиях. Он всегда сдерживал себя в постели, ни разу и не взял её так, как хотел бы: жадно, стремительно, вжимая её голову в подушку. Боялся испугать, причинить боль. Идиот. А надо было кусать и мять, как глину. Она бы не возразила.

Мысль о том, что его жена будет принадлежать кому-то другому, злила до искр в глазах. Несмотря на все недобрые слова, которые он ей бросал в лицо (а теперь даже прощения не попросить!), он был совершенно уверен, что она не станет прыгать по чужим постелям. Она его любит, и это самое лучшее, что было в его жизни. Но он умрёт, нельзя же вечно его оплакивать! А Ива совсем молодая, ей всего двадцать. Не хоронить же ей себя... вместе с ним. Его эгоизм требовал, чтобы жена закрылась в замке, занимаясь воспитанием их сына, чтобы была верна ему до конца жизни, но Арман, назло собственническим мыслям, шептал: будь счастлива. Будь любима. Пусть в твоей жизни будет тот, кто любит тебя так, как ты этого заслуживаешь.30. Непокорная

– Это Энрике, – сказал мне Макеши. – Тот самый выживший с “Сердца Севера”.

Мы сидели в портовой таверне. Я никогда бы по своей воле не зашла в подобный притон, но ради мужа готова была и на это. Человек напротив был худ и хмур. Некогда рыжеватые волосы, теперь изрядно посеребрённые сединой, были завязаны в короткий хвост на затылке. Ввалившиеся глаза блестели как-то неестественно.

— Вы его жена? — спросил Энрике. — Красивая… понятно теперь, почему…

— Что «почему»? — нетерпеливо спросила я.

— Он ни разу не посмотрел на другую женщину, хотя туземки очень охотно делили постель с белыми людьми. У них, знаете ли, так принято… к каждому гостю очередь выстраивается. Тамошние бабы такие распутные…

— Глупости, — резко сказал Макеши. — Это для притока свежей крови, а не ради сомнительных удовольствий покувыркаться с белокожим. На островах нет какого-то разнообразия, слишком много родственных браков ведут к вырождению всего племени. Вот туземцы и пользуются оказией.

— Ха, да им нравится! Все туземки млеют от белых… эээ… — моряк покосился на меня и подавился последним словом.

— Что именно там может нравится? — сверкнул глазами Макеши. — Стручки эти ваши? Туземцы куда более одарены…

— Так, — хлопнула ладонью по столу я. — Вы ещё на стол свои хозяйства вывалите и померяйтесь. Мы здесь не для этого. Рассказывайте про моего мужа, Энрике!