Герварт Вальден — куратор нового искусства. Жизнь и судьба

Другое дело, что, совершив «левый поворот» и пройдя через серьезные жизненные передряги, Вальден в своих очерках спешит публично заявить, что более не имеет отношения к классу собственников: «Мы ведь с вами — не промышленники и не торговцы. Мы можем, следовательно, быть беспристрастными, ибо, в сущности, таким людям, как мы, частная торговля причиняет только убыток»[211]. Звучит как самоирония, если иметь в виду недавнее банкротство его галереи. Но сожалеть об этом Вальден больше не намерен.

Чтобы каким-то образом компенсировать лакуны, образовавшиеся в авторском тексте Вальдена, подвергнутом в ОГИЗе кардинальному редактированию, будет уместно, на наш взгляд, сопоставить опубликованную версию с двумя другими травелогами о Советском Союзе приблизительно тех же лет: «Московским дневником» и очерком «Москва» Вальтера Беньямина, эссеиста, посетившего СССР зимой 1926–1927 годов по заданию журнала Die Kreatur, и заметками Альфреда Барра, молодого искусствоведа и первого директора Музея современного искусства в Нью-Йорке, приезжавшего в Россию в 1927 году в связи с подготовкой диссертации о конструктивизме. Десятилетия спустя их опубликует престижный американский художественный журнал October.

^{Улица Горького, Москва. Вид от Советской площади в сторону Пушкинской. Около 1930. Музей архитектуры им. А. В. Щусева, Москва}

Из всех троих на тот момент Вальден наиболее опытный и маститый автор. Был ли он знаком ко времени своего путешествия в Россию в 1929 году с очерком Беньямина «Москва», нам неизвестно. Легко, однако, уловить несомненную схожесть поэтики их повествований. Оба предпочли «избегать всякой теории», надеясь таким образом «заставить говорить саму реальность»[212].

Оба — уроженцы Берлина, любившие свой город. Москва их поразит своей непохожестью на Берлин и любую другую столицу мира. «С внешней стороны Москва, — напишет Вальден, — город без лица. Московские цари беспорядочно строили в центре города одно здание за другим… по всему городу нагромождено огромное число церквей, которые чрезвычайно затрудняют уличное движение»[213]

. Впрочем, он найдет для всего этого архитектурного беспорядка вполне доброжелательное определение, назвав его «романтическим». «В сущности, город называют романтическим, если он заботливо сохраняет все старые недостатки»[214].

Для обоих характерна фрагментарность восприятия Москвы, ее образ распадается на отдельные детали, и тут между текстами Вальдена и Беньямина завязывается отчетливая перекличка. Здешняя реальность воспринимается ими сквозь призму конкретных вещественных подробностей, отчего описания приобретают почти этнографическую точность. «Все еще много стандартного, пролетарского во внешнем виде… Носят или русские меховые шапки, или спортивные шапочки… Обычно их не снимают в общественных местах… Прочая одежда отличается восточным разнообразием. Меховые накидки, плюшевые жакеты, кожаные куртки, городское изящество и деревенская простота перемешаны у мужчин и женщин»[215]. Таково «зимнее» впечатление Беньямина. «Множество прохожих — в типично русском одеянии, — в свою очередь заметит Вальден, — косоворотка и кепка. Женщины — в обычном европейском платье всяческих фасонов. По последней… моде одеты почти исключительно иностранки»[216].

^{Перспектива улицы Охотный ряд с видом на церковь Параскевы Пятницы. Москва. Фото: Иван Кузнецов. 1928. Музей архитектуры им. А. В. Щусева, Москва}

^{Вид на площадь Красных Ворот с колокольни церкви Трех Святителей, Москва. Фото: Николай Лебедев. 1920–1930-е. Музей архитектуры им. А. В. Щусева, Москва}

^{Площадь Яузские Ворота, Москва. Вид в сторону улицы Солянка на колокольню церкви Троицы в Серебряниках. Фото: Иван Кузнецов. Конец 1920-х — начало 1930-х. Музей архитектуры им. А. В. Щусева, Москва}

Оба обратят внимание на московских нищих. «Углы улиц, по крайней мере в тех кварталах, где бывают по делам иностранцы, обложены грудами тряпья, словно койки в огромном лазарете по имени Москва», — пишет Беньямин[217]. «Есть и нищий — безногий инвалид войны, которого всегда можно видеть против Большого театра. Вместе с одним американцем, — свидетельствует Вальден, — я расспрашивал в Моссовете всех, кого мог, об этом инвалиде. <…> Мой спутник… нашел, что этот инвалид — вполне деловой человек. Настоящий „бизнесмен“»[218]. Так автор книги «В стране большевиков» дает понять читателям, что многое зависит от точки зрения.