Гёте. Жизнь как произведение искусства

Первая прогулка по городу привела его к городскому собору. Он уже тогда считался достопримечательностью, но Гёте поначалу привлекала в нем лишь высокая башня в 330 ступеней, поднявшись на которую он мог отпраздновать победу над головокружениями. К слову, точно так же он боролся и с чрезмерной чувствительностью к резким звукам, вышагивая рядом с барабанщиками, когда играли вечернюю зорю. «Я поднимался в полном одиночестве на самую вершину соборной башни и добрых четверть часа просиживал в так называемой шейке под капителью, прежде чем отважиться выйти на воздух, где, стоя на площадке величиной не более локтя в квадрате и не имея за что ухватиться, ты видишь перед собою всю необъятную страну, в то время как лепные украшения скрывают от тебя собор и все, на чем и над чем ты стоишь. Ощущение такое, словно поднялся в воздух на монгольфьере. Таким страхам и мучениям я подвергал себя до тех пор, покуда со всем этим не свыкся»[188]

.

Укрепление духа и тела, испытание на смелость, преодоление собственных слабостей – все это будет играть большую роль в жизни Гёте и в дальнейшем, когда он станет уходить высоко в горы или изучать античные руины в Риме, где, чтобы приблизиться к произведениям искусства, ему приходилось балансировать над пропастью. Так и Страсбургский собор, еще до того как ему открылось его художественное значение, был для него лишь спортивным испытанием. Об этом пишет и сам Гёте в брошюре «О немецком зодчестве», посвященной легендарному строителю собора Эрвину фон Штейнбаху. Этот небольшой текст Гёте написал вскоре после своего пребывания в Страсбурге, а Гердер помог ему приобрести некоторую известность, включив в сборник «О немецком духе и искусстве».

Перед лицом величия человек, как учит нас Кант, осознает свою ничтожность и учится быть скромным. Однако достаточно всего лишь немного изменить угол зрения, как становится очевидно, что сам человек тоже велик, например, когда понимаешь, что именно человек создает созерцаемое величие. Это человеческое величие в значении творческой, созидательной силы молодой Гёте, а вместе с ним и все его современники называют гением. В гении человечество достигает своей подлинной высоты. И здесь присутствуют как упрямство, так и расчет. «Немногим дано породить в душе мысль, величием равную Вавилонской башне», – пишет Гёте в своей статье о Страсбургском соборе и его строителе. Собор и есть такая «вавилонская мысль», воплощенная в камне, и принять ее вызов – значит прежде всего подняться на эту самую башню. Тогда ты уже не принадлежишь к «муравьям, что копошатся вокруг» или к «немощным ценителям». Те «всегда будут испытывать головокружения у подножия твоего колосса»[189]

. Гений же должен бесстрашно подниматься на самую головокружительную высоту, но не только он – то же самое требуется и от того, кто хочет приблизиться к гению.

В остальном же Гёте полон решимости наслаждаться «свободной, компанейской, подвижной жизнью»[190]

. Воплотить это намерение в жизнь ему помогает круг новых знакомых, собирающихся на обед у «мамзель Лаут» недалеко от Фишмаркта. Как и в Лейпциге в трактире Шёнкопфов, здесь встречаются студенты и умудренные опытом, по преимуществу холостые, мужчины. За разговорами об учебе, любовных неурядицах и победах совместные обеды затягиваются до вечера. Кроме того, здесь часто и много говорят о политике – чисто французская привычка, как кажется молодому Гёте: сам он терпеть не может политиканство, так же как и терпкое эльзасское вино, которое здесь течет рекой. Наибольшим авторитетом в этом кругу пользуется сорокавосьмилетний Иоганн Даниель Зальцман – юрист при опекунском суде, публицист и просветитель, умудренный опытом, благожелательный, с обширными связями в просвещенном обществе Страсбурга. Через него и Гёте завязывает новые отношения, с ним он часто и подолгу говорит о философии и религии. Именно его имеет в виду Гёте, когда в письме Сюзанне фон Клеттенберг описывает импонирующую ему трезвую противоположность набожным фанатикам: «человек, который при большом уме приобрел большой опыт; при хладнокровии, с коим он всегда созерцал этот мир, он уверился, что мы пришли в этот мир прежде всего с тем, чтобы быть ему полезным, что мы можем научиться приносить пользу и что в этом нам помогает и религия»[191].