Гезат

Я занимался копченым мясом. Две недели назад добыл подсвинка. Так как из него получается лучшее мясо холодного копчения, задние окорока и вырезку с шеи мои жены засолили и положили в бочку под гнет на неделю, а потом начали коптить. Мои подчиненные еще в начале осады соорудили из камней и глины коптильню с дымоходом длиной метра два с половиной и заготовили дров и опилок из ольхи. Этого дерева много на берегах обеих речек, ходить далеко не надо. Для укреплений оно не самое лучшее, поэтому идет исключительно на дрова. Первые два дня пламя в коптильне поддерживали круглосуточно, а потом стали делать перерыв на ночь. После завтрака я попробовал мясо, убедился, что уже готово, можно забирать, начал снимать прокопченные куски, суховатые и еще теплые, складывать в корзину, чтобы отнести к арбе, где жены развесят его в тени и прикроют тряпками от мух. Именно в этот момент и прозвучал сигнал боевой тревоги.

Как обычно, никто в легионе не знал, что случилось. Услышали сигнал в соседнем и продублировали, а кто первый подал и почему — разберемся позже. Я отнес корзину со снятым мясом к арбе, где жены уже приготовили мои доспехи. Они не хуже меня знают, что одену и какое оружие возьму. Иногда кажется, что даже лучше меня. Вот и на этот раз Синни протянула мне лук и колчан, хотя неясно было, кто напал и чем лучше защищаться. Я не стал спорить, взял и лук. Тили привела Буцефала, который стреноженным тусовался возле скирды соломы с другими лошадьми алы. Солома — не лучший корм для лошади, особенно в сентябре, когда много зеленой травы, но между двумя линиями укреплений такой больше нет, вся съедена или вытоптана, так что приходится питаться тем, что дают.

Я поехал к внешней линии укреплений, где по боевой тревоге было место первой турмы четырнадцатого легиона. Воины турмы все уже были там. Как и я, понятия не имели, от кого будем защищаться. Снаружи никто не нападал. Местность перед укреплениями была расчищена где-то на километр. Не только большой отряд, но и один человек вряд ли в светлое время суток подберется незаметно. Но наше дело маленькое: прозвучал сигнал, прибыли на место, ждем.

Ждать пришлось около часа. Все это время до нас доходили отрывочные сведения. Сперва сообщили, что повстанцы вышли из поселения, штурмуют наши укрепления напротив западной стороны холма. Там к холму примыкала долина длиной километра три, проходила главная дорога и были сооружены самые надежные укрепления. Надо совсем потерять голову, что попробовать вырваться из осады именно в том месте. Затем пришла весть, что повстанцы пришли не атаковать, а на переговоры. Непонятным было, зачем приперлись в таком большом количестве?! Из-за группы переговорщиков тревогу бы не объявили. Наконец до нас добрался окончательный вариант того, что там происходило. Оказывается, у осажденных начались проблемы с едой, и Верцингеториг приказал изгнать из поселения всех, кто не способен сражаться с оружием в руках, то есть хозяев — отблагодарил за гостеприимство. Представляю, как мандубии сейчас проклинают себя за то, что примкнули к восстанию. Наверное, надеялись, что Гай Юлий Цезарь пожалеет их, не станет убивать, продаст в рабство. Проконсул оказался жестче или умнее. Отпускать мандубиев ненаказанными нельзя, брать на обеспечение глупо, у самих еды в обрез, поэтому приказал не пропускать их. Пусть обитают на склонах холма между поселением и внутренней линией укреплений и питаются, чем хотят.

Освободившись от оружия и доспехов и расседлав коня, я поднялся на одну из башен внутренней линии укреплений. С нее хорошо были видны тысячи две женщин, детей и стариков, которые разбрелись по склонам холма. Взрослые начали обустраиваться, детвора спустилась к берегу реки в поисках чего-нибудь съедобного. Наши караульные не мешали им. В случае благополучного для римлян окончания осады мандубии станут их добычей, будут проданы в рабство. Если, конечно, доживут. Народ сейчас крепкий, выносливый, вода у них есть, так что должны протянуть с месяц. К тому времени, глядишь, все закончится.

Я вернулся к коптильне, помог своим женам развесить куски оленя, добытого восемь дней назад и засоленного под гнетом. После чего развел костер из ольховых поленьев. Они были красноватого цвета, словно напитанные кровью. Огонь, казалось, с наслаждением облизывает поленья. Вскоре к запаху дыма добавился аромат коптящегося мяса. Ветер был в сторону холма. Представляю, каково голодным мандубиям нюхать его. Наверное, слюной захлебываются. Так вот устроена жизнь, что войны начинают честолюбивые, ведут сильные, а расплачиваются слабые.

89