Гезат

Легат Марк Антоний, который сейчас командует войсками в Бриндизиуме, напоминает мне Децима Юния Брута. Он такой же хороший исполнитель, почти полностью лишенный инициативности в делах, и не менее отъявленный сластолюбец, умеющий сделать свою жизнь максимально приятной в любой обстановке, в самых тяжелых условиях. Спартанец из него не получился бы даже под угрозой смертной казни. Он умеет поладить с любым, но при этом имеет кличку «Бык с соломой на рогах». Римляне привязывают к рогам бодливых быков солому или сено, чтобы все видели, что ждет неосторожных, поэтому такую кличку дают мстительным людям, жестко отвечающим на каждую нападку на себя. Двоякость написана и на лице Марка Антония: оно холеное, принадлежащее человеку, который никогда не знал ни в чем недостатка, и при этом кислое, словно, откусив сразу половину лимона, теперь медленно-медленно пережевывает с продолжительными паузами, наслаждаясь каждым оттенком кислоты. Речи его многословны, и потому часто заключительная часть бывает далека от вступительной и даже прямо противоположной. При этом легат отчаянно, как и большинство жителей Средиземноморья, жестикулирует, повернув ладони к слушателю тыльной стороной, будто хочет похвастаться ухоженными ногтями. Злые языки утверждают, что легат возит с собой раба, который только и занимается его ногтями.

Квартировал Марк Антоний в самом лучшем доме города у богатого судовладельца, дела которого из-за блокады замерли. Принял меня в саду, расхаживая по узкой тропинке, выложенной каменной плиткой, темно-серой и светло-серой, в произвольном порядке, между голыми кустами вроде бы роз и еще каких-то цветов, название которых у меня постоянно вылетает из головы, может быть, потому, что они без шипов. Мне приходилось шагать за легатом, выслушивая продолжительные монологи. Когда он доходил до каменного забора высотой метра четыре и разворачивался, я уступал дорогу, отшагивая в кусты и стараясь не попасть в розы. Марк Антоний останавливался, давая мне время сделать это, и замолкал даже на середине фразы, будто говорить мог только на ходу. Руки, повернутые ухоженными ногтями ко мне, тоже замирали.

После чего проходил мимо меня, возобновив речь:

— Так ты говоришь, сможем пополнить свой флот? Это хорошо. Это очень хорошо! Нам нужны галеры, особенно квадриремы. Они очень вместительны. При желании на каждой можно перевезти целую когорту и даже больше. Но ведь у тебя может и не получится. Тогда мы зря потеряем людей, а может быть, и свои галеры. У нас и так мало их. Потеря даже одной нежелательна. Я думаю, нам не стоит рисковать.

— Цезарь всегда прислушивался к моим советам в вопросах, которые касались морских дел, — привожу я последний аргумент.

— Да?! — произнёс удивлено-радостно Марк Антоний, после чего, достигнув домуса, развернулся, подождал, когда я сомну еще один куст, и, оставшись на месте, продолжил насмешливо: — Я был уверен, что он знает всё и ничьих советов не слушает! Хотя в том, что касается вкусной пищи, он всегда спрашивал мое мнение. — Счастливая улыбка на несколько мгновений сгоняет кислоту с его лица. — Ладно, делай, что задумал. Я прикажу, чтобы тебе выделили галеры, лодки и людей, — и опять зашагал по тропинке, теперь уже один.

Захваченная нами либурна была куплена Марком Антонием на нужды армии примерно за треть ее цены. Точнее, именно столько денег он выдал наградными тем, кто участвовал в операции. Плюс проданное купцам по дешевке оружие и доспехи. В итоге я, как командир, получил десятую часть от общей суммы — почти три тысячи денариев. У меня сразу появилось желание захватить квадрирему, а лучше две или три. После нашего дерзкого налета у входа в бухту теперь дежурило сразу пять вражеских судов, так что было, из чего выбирать. Оставалось собрать и оснастить плавсредства и навербовать и обучить людей. Чем я и занялся.

От добровольцев, желавших стать немного богаче, отбоя не было. Труднее дело обстояло с лодками. Я нашел и реквизировал на нужды армии всего десятка четыре. Это были в основном рыбацкие, рассчитанные всего на три-пять человек, и лишь шесть купеческих баркасов десятка на два-три каждый. Для всех по моим указаниям изготовили лестницы с упорами, чтобы могли взобраться на более высокий борт квадриремы, и, вспомнив опыт казаков, фашины из соломы, чтобы прикрывались от вражеских стрел и камней. Я потренировал добровольцев на имевшейся у нас триреме. Во время учений получалось легко и просто.

Операцию начали рано утром. Трофейная либурна, которая одним своим видом должна была разжечь желание отомстить, под моим командованием вышла из бухты и начала маневрировать неподалеку от входа. Якобы мы отрабатывали греблю. Выглядело все вполне правдоподобно, потому что гребцы по большей части были непрофессионалами, набранными из добровольцев, и постоянно сбивались с ритма, цеплялись своими веслами за соседние, из-за чего либурна выписывала на водной глади каракули.