Эд. Мениаль

ГИ ДЕ МОПАССАН

*

Серия «СЛЕД В ИСТОРИИ»

© Перевод: Чеботаревская А.

© Оформление: изд-во «Феникс», 1999

Введение

Рассказать о жизни Мопассана — значит прежде всего дать историю его произведений. Немногие писатели прилагали больше усилий, чем он, в стремлении скрыть свою жизнь от нескромного любопытства публики и боялись, как он, выдать себя своими книгами. Эта строгая безличность для Мопассана была не только, как для Флобера, его учителя, основным принципом эстетики, неотъемлемым законом и главным условием творчества: это была естественная и неизменная склонность его натуры. Не вся его жизнь принадлежала литературе; между жизнью и литературой он установил строгое различие, которое ревностно оберегал. Он говорил, что писатель ничем не обязан публике, кроме своих книг, и негодовал, узнавая о посмертном обнародование чьих-нибудь неизданных документов или частной переписки. Когда были напечатаны письма Флобера, он глубоко сожалел, что не смог помешать этому; по крайней мере, свое недовольство он выразил некоторым друзьям, которые и сохранили память о его взглядах на эту проблему. Иные даже почтили его волю, которую он не раз высказывал, истребив после смерти Мопассана его собственные письма.[1] Меж тем он дал уговорить себя и написал статью о Флобере, которая должна была явиться именно в виде предисловия к «Письмам к Жорж Санд».[2] Он выполнил это дело с благоговейной осторожностью, останавливаясь на биографических подробностях жизни учителя, имевших особую важность, на основных датах, на главных фактах, уже известных, оживляя своими личными воспоминаниями этого страстного, искреннего и великодушного человека, каким знавали его друзья в восхитительном уединении Круассэ, стараясь прежде всего разрушить легенды и исправить ошибки, установившиеся в отношении взглядов и методов художника. Эта беспристрастная, почтительная большая статья является своего рода образцом; Мопассан хотел бы, чтобы и его именно так понимали и чтобы о нем так писали.

Как отнесся бы он к некоторым рассказам о самых горестных годах своей жизни — он, выступивший с яростным протестом, когда неосторожный издатель осмелился напечатать его портрет в одной из его книг?[3] «Я поставил себе за правило, — говорил он по этому поводу, — никогда не позволять печатать моего портрета, если только могу помешать этому. Исключения объясняются только неожиданностями. Публике принадлежат наши произведения, но отнюдь не наши физиономии».[4]

Существует множество заблуждений, относящихся главным образом к годам его юности, которые небесполезно исправить; среди анекдотов, которые о нем рассказываются, есть много пикантных и любопытных, но, к сожалению, это легенды или выдумки. Вопреки отрицанию Мопассана, его сочинения являются отражением его жизни, за которой они следуют шаг за шагом. Так как никакой психологизм, никакая эстетическая доктрина не стесняли в нем искреннего наблюдателя действительности, то в том материале, над которым работал писатель, почти нет ничего искусственного.

Он отдается вещам с полной независимостью ума и отражает их почти бессознательно. Именно общество, в котором он бывает, жизнь, которой он предается, «сами собою» создают в нем новеллу и роман с такой безусловной точностью, что в его произведениях можно без особого труда найти все заботы и почти все события, наполнявшие его существование и влиявшие на его взгляды и чувства.

Итак, о его жизни следует рассказать, потому что, независимо от того, что он писал, жизнь эта была прекрасна в своей тревожной и горестной быстроте. Порывистая юность Мопассана, его здоровая бесстрастность, превратившаяся мало-помалу в разнеженную жалость, страдания привели его к той неоспоримой истине, которую он высказал в своей статье о Флобере[5]: «Подготовлены ли вполне здоровые, крепкие и счастливые люди к тому, чтобы понимать, проникать и изображать жизнь, нашу жизнь, столь мучительную и столь краткую? Созданы ли эти пышущие здоровьем люди, чтобы раскрывать окружающие нас страдания, видеть, как смерть разит беспрестанно, ежедневно, повсюду, дикая, слепая, роковая?» Все творчество Мопассана можно объяснить этой неотступной мыслью о смерти, которая мало-помалу вселилась в него, словно грозное предчувствие, и которая сопровождает у него самые сильные и грубые жизненные ощущения.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1850–1870 годы

Детство и юность