Гибель 31-го отдела

– Пожалуйста. Это нетрудно устроить.

Пока составляли список, оба сидели молча. Под конец

Иенсен спросил:

– Каковы ваши основные служебные обязанности?

– Нанимать редакционный и административный персонал. Следить за тем, чтобы для блага персонала делалось все возможное. Затем…

Он сделал небольшую паузу и улыбнулся во весь свой жабий рот. Улыбка была злая, холодная. Словом, вполне точно выражала его чувства.

– Затем избавлять издательство от тех, кто злоупотребляет нашим доверием, и принимать меры против тех, кто сам себя не бережет.

Еще через несколько секунд:

– Конечно, к этим мерам мы прибегаем только в самых крайних случаях и в самой гуманной форме; впрочем, это характерно для всего стиля нашей работы.

В комнате снова воцарилась тишина. Иенсен сидел неподвижно, прислушиваясь к гулкой пульсации дома.

Вошла секретарша, принесла список в двух экземплярах. В списке было двенадцать имен. Директор пробежал список.

– Двое из перечисленных лиц умерли после ухода на пенсию. А один уехал за границу. Это я точно знаю.

Он достал из нагрудного кармана авторучку и поставил четкие, аккуратные галочки перед каждым из трех имен.

После чего передал список посетителю.

Иенсен лишь бегло взглянул на него. Против каждого имени стояли год рождения и еще кое-какие данные, например «ушел на пенсию досрочно» или «ушел по собственному желанию». Потом Иенсен бережно свернул список и сунул его в карман.

Перед тем как Иенсен вышел из кабинета, они обменялись еще несколькими фразами:

– Могу ли я спросить, чем вызван такой повышенный интерес именно к этому вопросу?

– Служебным поручением, обсуждать которое я не уполномочен.

– Может быть, какой-нибудь из наших дипломов попал в руки недостойного?

– Не думаю.

В кабине лифта вместе с Иенсеном спускались еще два человека. Оба они были очень молоды, оба курили сигареты и беседовали о погоде. Жаргон у них был какой-то дерганый и усеченный и напоминал скорее шифр, нежели человеческий разговор.

Человеку непосвященному трудно было их понять.

Когда лифт сделал остановку на восемнадцатом этаже, в кабину вошел шеф. Он рассеянно кивнул остальным и повернулся лицом к стене. Молодые журналисты поспешно загасили сигареты и сдернули с головы кепочки.

– Ты только подумай, весна – и снег, – сказал один, перейдя на шепот.

– Мне от души жаль бедные цветочки, – сказал шеф своим красивым, низким голосом.

Но при этом он не поднял глаз и не взглянул на говорившего. Он стоял все в той же позе, лицом к алюминиевой стене кабины. Других разговоров по дороге не было.

Прямо из вестибюля Иенсен позвонил в лабораторию,

– Ну как?

– Вы были правы. Мы обнаружили на бумаге следы позолоты. В клее, под буквами. Удивительно, как мы этого сразу не заметили.

– Не нахожу ничего удивительного.

15

– Выясните адрес этого человека. Срочно, – сказал комиссар Иенсен.

Начальник патруля щелкнул каблуками и ушел. А

Иенсен начал изучать список, лежащий перед ним на столе.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда линейку и аккуратно вычеркнул три имени. Потом пронумеровал оставшиеся – от первого до девятого, бросил взгляд на часы и четко написал сверху: «Четверг. 16 часов 25 минут». Потом достал из ящика неначатый блокнот, открыл его и написал на первой странице: «№ 1. Бывший заведующий отделом подписки. 48 лет. Женат. Досрочно ушел на пенсию по болезни».

Ровно через две минуты явился начальник патруля и принес адрес. Иенсен переписал адрес, закрыл блокнот, сунул его во внутренний карман и поднялся.

– Добудьте сведения об остальных. К моему возвращению они должны быть готовы.

Он миновал центр города, заполненный учреждениями и магазинами, проехал мимо площади Профсоюзов и дальше, на запад, увлекаемый сплошным потоком автомобилей. Автомобили мчались по широкому шоссе, которое вело через промышленный район и жилые массивы, где выстроились однообразными колоннами тысячи многоэтажных домов.

В ясном свете закатного солнца четко рисовался серый слой отходящих газов. Толщиной он был метров в пятнадцать и нависал над городом словно ядовитый туман. Несколько часов назад Иенсен выпил две чашки чаю и съел четыре сухарика. Теперь заныло в правом подреберье. Боль была тяжелая, нудная, словно бур, работающий на малых оборотах, впивался в мягкие ткани. Но боль болью, а есть хотелось по-прежнему.

Еще через несколько миль дома пошли старые, обветшалые. Они торчали, словно придорожные столбы, из буйной, неухоженной зелени, лепнина местами отвалилась, обнажая неровные, обглоданные непогодой бетонные панели, во многих окнах недоставало стекол.

С тех пор как десять лет тому назад правительство сумело разрешить жилищный кризис благодаря поточному строительству многоэтажных домов с одинаковыми стандартными квартирами, старые районы быстро обезлюдели.

Теперь в пригородах была заселена от силы треть всей жилой площади. Остальные квартиры пустовали и приходили в негодность, как приходили в негодность сами дома.