Гибель 31-го отдела

Рённ тотчас уразумел, что под трупом мог лежать револьвер – обстоятельство крайне существенное. Точно ли

Квастму осмотрел пол после того, как увезли тело? Строго говоря, если он этого не сделал, какой с него спрос? Рядовой полицейский, а тут появляется Гюставссон, он старше чином, он криминалист, так что его категорические выводы в большой мере снимали ответственность с полицейских.

А если Квастму не осмотрел пол, это в корне меняет всю картину. После того как тело увезли, полицейские опечатали квартиру и уехали. Но что означало в данном случае «опечатать квартиру»?

Ведь для того, чтобы проникнуть внутрь, пришлось снять дверь с петель, причем еще до этого над ней крепко поработали. В итоге опечатывание свелось к тому, что полицейские протянули веревочку от косяка до косяка и повесили стандартную бумажку, возвещающую, что вход воспрещен согласно такому-то параграфу. Пустая формальность, при желании кто угодно в любой день мог без труда проникнуть внутрь. И унести что-нибудь, например, огнестрельное оружие.

Но тут возникают два вопроса. Во-первых, получается,

что Квастму намеренно солгал, и притом так искусно, что убедил не только Рённа, но и самого Мартина Бека. А ведь

Рённ и Мартин Бек стреляные воробьи, им не так-то просто заморочить голову.

Во-вторых, если Свярд застрелился сам, зачем кому-то понадобилось выкрадывать оружие?

Явный абсурд.

Как и то, что покойник лежал в комнате, которая была надежно заперта изнутри и в которой к тому же явно не было никакого оружия.

Судя по всему, у Свярда не было близких родственников. Известно также, что он ни с кем не водил компании.

Но если его никто не знал, кому тогда на руку его смерть?

В общем, надо выяснить целый ряд вопросов.

В частности, Мартин Бек решил проверить еще одну деталь, связанную с событиями, которые происходили в воскресенье, 18 июня.

Но прежде всего необходимо побольше узнать о Карле

Эдвине Свярде.

На листке, полученном от Рённа, помимо адреса, была записана фамилия.

«Квартиросдатчик: Рея Нильсен».

Кстати, вот и нужный ему дом. Взглянув на доску с перечнем жильцов, он убедился, что хозяйка дома сама проживает тут же. Необычно… Что ж, может, хоть здесь повезет?

Мартин Бек поднялся на третий этаж и позвонил.

XXI

Серый фургон, никаких особых примет, если не считать номерных знаков… Люди, работающие на этом фургоне, были одеты в комбинезоны примерно такого же цвета, как машина, и ничто в их внешности не выдавало их занятия.

То ли слесари-ремонтники, то ли работники одной из муниципальных служб. В данном случае справедливо было второе.

Скоро шесть вечера, и, если в ближайшие четверть часа не случится ничего чрезвычайного, они после конца рабочего дня отправятся по домам – часок посвятят детишкам, после чего предадутся созерцанию полной мнимой значительности, а на деле – пустой телевизионной программы.

Мартин Бек не застал хозяйку дома на Тюлегатан, зато тут ему повезло больше. Два труженика в серых комбинезонах сидели подле своего «фольксвагена» и тянули пиво, не обращая внимания на едкий запах дезинфекции и на еще один аромат, которого никакая химия на свете не может истребить.

Задние дверцы машины были, естественно, открыты, поскольку кузов старались проветривать при каждом удобном случае.

В этом прекрасном городе двое в комбинезонах исполняли специфическую и весьма важную функцию. Их повседневная работа заключалась в том, чтобы переправлять самоубийц и иных малопочтенных покойников из домашней обстановки в другую, более подходящую.

Кое-кто – например, пожарники, полицейские, некоторые репортеры и другие посвященные лица – тотчас узнавал эту серую машину на улице и понимал, что знаменует ее появление. Но для подавляющего большинства это был обыкновенный, заурядный фургон. Что и требовалось – зачем сеять уныние и страх среди людей, которые и без того достаточно запуганы и подавлены.

Подобно многим другим, кому приходится исполнять не самые приятные обязанности, водитель фургона и его напарник относились к своей работе с философским спокойствием и нисколько не драматизировали свою роль в механизме так называемого процветающего общества. О

делах службы толковали преимущественно между собой, ибо давно убедились, что большинство слушателей воспринимает эту тему весьма и весьма негативно, особенно когда соберутся веселые собутыльники или подруги жизни пригласят одна другую на чашку кофе.

С сотрудниками полиции они общались каждый день, однако все больше с рядовыми.

Так что внимание комиссара полиции, который к тому же удосужился сам прийти, было для них даже отчасти лестным.

Тот, который побойчее, вытер губы рукой и сказал:

– Ну как же, помню. Бергсгатан – точно?

– Совершенно верно.

– Вот только фамилия мне ничего не говорит. Как вы сказали – Скат?

– Свярд.

– Мимо. Нам ведь фамилии ни к чему.

– Понятно.

– К тому же это было в воскресенье, а по воскресеньям нам особенно жарко приходится.

– Ну а полицейского, которого я назвал, не помните?

Кеннет Квастму?

– Мимо. Фамилии для меня звук пустой. А вообще-то фараон там стоял, все наблюдал за нами.

– Это когда вы тело забирали?