Гибель и возрождение

– Говорят, он долго увлекался коллекционированием и собрал потрясающую коллекцию. Сейчас национальный музей пытается уговорить его завещать ее государству. Но дело это непростое: бизнесмен всегда остается бизнесменом. Взамен Харанис требует освободить его от налогов, отдать выгодные контракты и концессии. Боюсь, в конце концов правительство откажется от этой идеи – слишком накладно. К тому же, как я слышал, директор музея сомневается в некоторых его приобретениях.

– О-о, вот как?

– Он считает сомнительным их происхождение. Никто не знает, где он их купил и откуда они вообще появились. Хотя в принципе это не так уж важно.

– Вы уверены?

– Он уже лет пять ничего не покупает и отказывается даже слышать об этом.

– Какая жалость.

– Он полюбил уединение. Но естественно, как человек, страдающий манией величия, он купил целый монастырь и оборудовал свою келью спутниковой связью. Теперь говорит, что его сердце на месте, если оно вообще у него есть.

– И где он уединяется?

– Монастырь расположен у подножия горы Атос. Он живет там почти все время. Даже одеваться стал в средневековом стиле. Народ болтает, будто он замаливает старые грехи. Ну, если так, ему предстоит большая работа.

– Значит, мы можем его простить? Вы это пытаетесь мне втолковать? Я не услышала от вас ничего нового. Тогда зачем эта встреча?

– Ради эгоистического удовольствия видеть вас, прекрасная синьорина. А также для того, чтобы посоветовать вам, выражаясь современным компьютерным языком, детализировать поиск.

– Наверное, я очень бестолкова…

– Нет-нет, ничего подобного. Вы искали человека по фамилии Харанис.

– О, поняла. Отец, сын, дочь, кузина?

– С детьми у него были проблемы, хотя мне трудно представить его в качестве любящего отца. Он осыпал бы своих отпрысков материальными благами, но при этом поставил бы им такую планку требований, которой они вряд ли смогли бы соответствовать. Он ужасно самолюбив и не переносит поражений. Однажды он играл с четырехлетним сыном в настольный теннис и разгромил его с огромным удовольствием, словно профессионального партнера. Правда, молва добавляет – у него были на то личные причины.

– Что еще говорит людская молва?

– Она говорит, что за девять месяцев до рождения Микиса его мать изменила мужу. В тот момент у Хараниса был страстный роман с другой женщиной, и жена решила отплатить ему той же монетой. Харанис встал перед дилеммой: признать, что жена ему неверна, – позор для мужчины. Подавить свою гордость и принять в гнездо кукушонка – альтернатива не лучше.

– Но он все же выбрал второе?

– Да, хотя довольно скоро развелся с женой. Но и после развода он продолжал выделять деньги на воспитание сына. Микис вырос крайне испорченным человеком. Будучи совершенно аморальным типом, он решил заняться политической деятельностью.

– Подался на политическую арену? – спросила Флавия. – Это не самое плохое поприще для безнравственного человека.

Георгос скривился:

– К несчастью, вы ошибаетесь. Он связался с самым радикальным крылом правых националистов – в сравнении с ними ревнители бывшей военной хунты кажутся беззубыми либералами. Он обещает навести в стране порядок, установить жесткую дисциплину и выдворить иностранцев. А по-моему, он просто хочет доказать свое превосходство отцу.

– У нас националисты тоже набирают силу. А какие лозунги они выдвигают в Греции?

– Да все то же самое. Долой славян, долой арабов, долой иммигрантов. Призывают установить в стране жесткую дисциплину и вернуть людям понятие истинного патриотизма и порядка. В общем, обычный компот, но Микис пытается увязать его с нашим великим историческим прошлым.

– С периодом расцвета Афин?

– Боюсь, что нет, – сказал Фостиропулос, отсыпав в ладонь орехов из чашки и закидывая их в рот.

– Подождите, не говорите. Александр Великий. Он хочет завоевать Персию.

– Слишком амбициозно даже для такого экстремала, как молодой Харанис, – засмеялся грек. Одним глотком он допил шампанское и снова наполнил бокал. – Нет, он обращается к временам христианской империи – к Византии. Он бредит переименованием Стамбула. Если Ленинграду вернули название «Санкт-Петербург», то почему бы и Стамбулу не стать вновь Константинополем?

Фостиропулос собрался отсыпать еще орехов, потом передумал и опрокинул в огромную ладонь всю чашку. Переправив орехи в рот, он принялся шумно жевать, с улыбкой глядя на Флавию.

– У него далеко идущие планы, – сказала итальянка, отводя взгляд.

– Как я уже сказал вам, сейчас в мире на первый план снова выходят старые ценности. И вы напрасно не придаете этому значения – история, религия и мечты о славе по-прежнему занимают умы многих людей.

– Вы пытались каким-то образом нейтрализовать молодого Хараниса?