Гибель Помпеи (сборник)

– Что ж, – сказал Ким, все-таки натягивая штаны. – Здесь может получиться своеобразная камера обскура.

– Браво! А вы все-таки не лишены! – воскликнул Мемозов.

Как мало было нужно потерянному Кимчику. Небрежный комплимент из уст нынешнего авангарда преобразил его. Вдруг появилась суетливая живость, трепетание пальцев над ренессансным пузом, былые огоньки в глазах, и даже волосы взлохматились наподобие рожек.

– А что, в самом деле, старик, давай устроим нечто в своем роде инфернальное! Встряхнем китов! Ведь мы с тобой, старик, если объединимся…

Он осекся и неуверенно взглянул на Мемозова – готов ли тот к объединению? Мемозов стоял у окна, прямой и важный, непроницаемый и серьезный. На левой его ладони лежал миниатюрный стерилизатор.

– Вскипятите! – скомандовал он и протянул стерилизатор Киму.

– Колешься, старик? – со сладким ознобом выдохнул Ким.

– Всего лишь смесь тибетского молочая с почками саксаула. Не pro, a contra галлюцинаций, – с великолепной холодностью протянул авангардист и прикрыл глаза.

Кимчик бежал себе на кухню со стерилизатором и восторженно бормотал:

– Нет-нет, не халтурщик! Вот теперь мы скорешимся, вот пойдет скорешовочка! Саксаулом колется! Подумать страшно!

К полудню тучи похудели, как кошельки к концу недели, их звал в дорогу океан, к полудню сливки убежали, котлеты прогорели в сале, и гарь заволокла диван, где ноги женские лежали…

Теперь дым валил с кухни, сгоревшие сливки жареными пузырями летели в комнату, а потрясенная Маргарита цепочкой, одну за другой, смоля сигареты, дымом отвечала на дым, в пятый раз перечитывала странные клочки перфокарт. Тоже изучила девочка за десятилетие алфавит современной науки.

Европейские подстрочники

№ 37

Ты подбегаешь ко мнепо осенним сумеркам после дождя

на пустынной улочке готического градаты подбегаешьа за спиной твоейбашня и холодное небоа между нами лужас этой башней и этим холодным небомты подбегаешьи вот уже рядом со мнойтвой золотой мех и бриллиантовые волосыи встревоженные глазаи мягкие губыты моя девочкамоя матьмоя проституткамоя Дамаи ты уже вся разбросалась во мне

и шепот и кожа и мехи запекшиеся оболочки губи влажный языки никотиновый перегарвсе уже на мневсе успокаивает меняи засасывает в воронку твоего чувствав холодной Центральной Европев ночной и не ждущей рассветав пустынной просвистанной ветромнас только двоеи автомобиль за угломтеперь мы поедем по сливовым аллеями будем ехать всю ночьи голова твоя будет спать у меня на коленяхпод рулевым колесом

всю ночь под тихое рекламное радиовдвоем под шепот печальной Европысквозь сливовую глухомань вдвоемно ты все подбегаешьи подбегаешьи между нами все лежитлужас башней и куском холодного неба

«Тианственная» несравненная Марго задохнулась от совершенно «не-тианственной» ревности, смяла все эти лужи с башнями и судорожно схватила следующее:

№ 14

Да, нелегко, должно быть, разыграть Гайднав этом безумном городе в разнузданномСредиземноморье. Собраться втроем изажечь над пюпитрами свечи, сесть изаиграть с завидным спокойствием идаже мужеством

«Трио соль минор», то есть сообразить на троих.В безумном городе,где «стрейнджеры в ночи»расквасят мордув кровь о кирпичи,приплыл на уголочекс фонаремкудрявый ангелочекс финкарем.В порту была получка…Гулял? Не плачь!Спрошу при случаеХау мач?Ты видишь случкуЛуны и мачт?

Мы машинисты, а мы фетишисты, мы с перегона, а мы с перепоя, прокурились, пропились, голоса потеряли, теперь и голоса не продашь за христианских демократов.

Между тем они собрались: Альберт Саксонский – виолончель, Билли Квант – скрипка и Давид Шустер – фортепиано, и начали играть.