Гибель профессии

— Видите ли, Григорий Борисович, — сказал историк, — вы, конечно, не обязаны отвечать нам, мы ведь не следователи, а всего лишь три учителя школы, заинтересованные в судьбе нашего старого товарища. Вот это ваше заявление…

— Это не мое заявление, — прервал архитектор чуть сердито.

— Тем более, — подхватил Ковылин, — тем более, если не ваше! Значит, кто-то злоупотребил вашим именем.

— Погодите, — вступил в разговор директор. Он обратился к Корецкому: — Вы, конечно, можете нам не отвечать. Однако ясно, что этим дело не ограничится. Так или иначе, ответ вам придется держать!

По-видимому, директор взял неверный тон. Старый архитектор вспыхнул:

— А за что, собственно, я должен держать ответ? И в чем? В том, что какая-то каналья подписала свой донос моим именем? Так вот я вам покажу свою подпись и вы сразу убедитесь…

Корецкий быстро, по-молодому вскочил и шагнул к тому самому секретеру, который блестел свежим лаком. Открыв ящик, Корецкий бросал на бювар один документ за другим.

— Вот глядите! — сказал он наконец, протягивая несколько образцов своей подписи. Действительно, сходства с подписью на заявлении министру не было никакого.

— Да, не похоже, — согласился Гусев и поднялся. За ним поднялись и остальные члены комиссии. — Мы не вправе настаивать, — продолжал директор, — чтобы вы назвали фамилию лица, от которого вы слышали порочащие сведения. Может быть, у вас есть основания разделять с этим лицом его утверждения и…

— Погодите, — вдруг сказал старый архитектор. — Я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы раскрыть всю эту историю.

И Корецкий рассказал, от кого он слышал данные, которые указаны и в заявлении: от супругов Ионы Андреевича и Марии Захаровны Данилиных, живущих в собственном доме по Крепостному переулку, № 20.

— А что это за люди? — спросил Гусев, записывая имена и адрес в записную книжку.

— Данилин — мой сверстник, когда-то жили на одной улице и вместе учились, — сказал со вздохом Корецкий, как обычно говорят старики о своем детстве, — но он ушел из третьего класса. Сейчас работает агентом по снабжению на железной дороге.

— Вы продолжаете с ним дружбу? — спросил учитель рисования.

— Как вам сказать, — протянул архитектор, — особой дружбы у нас теперь нет, уж очень по-разному прожили мы жизнь. Однако иногда он у меня бывает. Заходит потолковать, вспомнить прежнее. Ну, и я раза два у него за последние годы побывал.

Глава вторая

— Конечно, это писал не Корецкий, — сказал Никитенко, — я ведь тоже кое-что в почерках понимаю!

Педагоги шли по тенистой стороне главной улицы. Широкие нежно-зеленые кроны недавно распустившихся лип заслоняли их от яркого майского солнца.

— Почерк не похож, это верно, — согласился Гусев, — но ни в чем нельзя быть уверенным.

И он рассказал об одном судебном деле, в котором он участвовал в качестве народного заседателя.

По его словам, к судье пришел на прием подполковник, еще далеко не старый офицер, занимавший видную должность в военном учреждении. Посетитель рассказал, что в последнее время некие анонимы уличают его в присвоении социалистической собственности, в развратном поведении и в прочих неблаговидных делах. Судья спросил, кого подозревает подполковник в авторстве. Оказалось, что подозрение жалобщика падает на его знакомую молодую женщину, инженера-химика завода Галушкину. Судья вызвал Галушкину. Та с возмущением отвергла подозрение, сослалась на свое безупречное прошлое, представила отличные характеристики с места работы, где она, кстати сказать, была неоднократно премирована за производственную и общественную работу. Наконец, выполняя просьбу судьи, она написала под его диктовку несколько строк, и судья убедился в полнейшем несходстве ее почерка с почерком автора анонимных писем.

По всей видимости, пасквили писал какой-то сослуживец подполковника, они были полны подробностей служебного свойства и даже именовались «рапортами». Должно быть, автор, незаметно для самого себя, впал в привычный ему стиль. И судья написал на жалобе: «Даже невооруженным глазом видно, что анонимки писала не Галушкина». И отказал в возбуждении дела о клевете против Галушкиной.

Как рассказал дальше Гусев, подполковник обратился в областной суд. Он писал, что одно дело — невооруженный глаз судьи, а другое — наметанный глаз специалиста-эксперта, вооруженного лабораторными приборами. Областной суд согласился с жалобщиком и предложил рассмотреть дело по существу, с участием эксперта.

— И вот тут-то, — рассказывал Гусев, — разыгралась такая история. Судья, перед назначением дела, послал письма неизвестного и образец почерка Галушкиной на экспертизу в криминалистическую лабораторию. И оттуда за час до открытия заседания пришел ответ, что анонимки писала, пытаясь изменить свой почерк, именно Галушкина!

В судебном заседании на вопрос судьи, какого она мнения о подполковнике, Галушкина воскликнула:

— Честнейший человек!

— А зачем же вы пытались опорочить честнейшего человека? — спросил судья и протянул Галушкиной акт экспертизы.