Гибель Урании

— «Звезда Надежды», — говорил диктор, — вышла на орбиту сегодня, пятьдесят четвертого числа, в семнадцать часов двадцать две минуты по международному времени…

На экране теперь виднелась звездное небо и огромный, ярко освещенный диск на фоне затянутой в голубую дымку Пирейи.

— Искусственный спутник СКД — это научная лаборатория в Космосе и, одновременно, промежуточная станция для будущих путешествий дальше во Вселенную. Однако, несмотря на не опровергнутый до сих пор правительством Монии слух о том, что совещание миллионеров под руководством Кейз-Ола решила начать войну против СКД, правительство Союза Коммунистических Государств доводит до сведения всех, что гравитолет «Звезда Надежды» оснащен самым современным оружием, и на всякую попытку применить силу против него ответит использованием силы…

Картину звездного неба снова закрыл красный флаг, прозвучали позывные Союза Коммунистических Государств.

Программа повторялась еще много раз.

Кольридж выключил телевизор, сел в кресло, устало закрыл глаза.

— Сила против силы… — сказал он тихо, ни к кому не обращаясь. — Ну, как вы теперь расцениваете пацифизм мистера Кейз-Ола?

— Понятно… Теперь каждому дураку ясно, что магнитофонная запись Совещания «мудрейших» — фальшивка коммунистов, потому что иначе они бы не ссылались на нее.

— Пожалуй, я все же не дурак, потому что мне это и до сих пор не ясно… И еще мне не ясно, Торн, зачем ты доложил Кейз-Олу об антивеществе? Я просил тебя не делать этого…

Не было ничего оскорбительного в тоне голоса Кольриджа — ощущались только уныние и безнадежность человека, которая разочаровалась во всем на свете. Но на академика Торна эта фраза повлияла как удар кнута. Он покраснел, вскочил на ноги, закричал пискляво:

— Довольно!.. Довольно!.. В конце концов, институтом руковожу я!

— Вон как вы заговорили, Торн! — криво улыбнулся Кольридж. — Мы были друзьями семнадцать лет… Семнадцать лет мне казалось, что мы делаем общее дело, в котором есть частичка и моих усилий… Ну, что же — честь имею!.. — он неторопливо поднялся, унылым взглядом обвел комнату и вышел.

— Зря, Торн! — покачал головой Литтл. — Я очень хорошо знаю Кольриджа: если он разрывает отношения, то навсегда. А это был ваш настоящий друг… Мне жаль вас, Торн!.. Доброй ночи!

— Спокойной ночи! — буркнул академик.

Он остался один в большой гостиной, которая мгновенно будто потеряла свой уют. Сел к столу. Обхватил голову руками.

Действительно, зачем было надо говорить Кейз-Олу об антивеществе?

Торн сам не мог понять, как это случилось. Получив вызов от Кейз-Ола, он сначала испугался. Противно вспомнить: неровно застучало сердце, на лбу выступил липкий пот, а мозг пронзила мысль: «Конец! Тюрьма!» И, может, именно потому, что испуг оказался безосновательным, в следующую минуту его заслонило победное, тщеславное: сам Кейз-Ол приглашает выдающегося ученого Атомной эры совместно обдумать вопрос о запрещении атомного оружия!

Более двадцати лет работал Торн на Кейз-Ола, но видел его только на экране телевизиофона, да и то изредка. А сегодня утром пришлось сидеть рядом. «Отбросив всякую официальность! — заявил Кейз-Ол. — Каждый из вас ничем не хуже меня. Вы — мозг эпохи, я — ее сердце. Настало время сердцу покориться уму».

Их было десять на этом совещании. Десять действительно выдающихся физиков всего капиталистического мира. Семеро из них подписали протест против использования атомной бомбы. И именно к ним обращался мистер Кейз-Ол за советом.

А советоваться, собственно, не было и нужды: на столе лежал готовый законопроект. Мистер Кейз-Ол уже взялся за перо, чтобы подписать его, и вдруг задержался.

— Ну, ладно: мы отказываемся от использования атомного и ядерного оружия… Но ведь коммунисты имеют бомбу из антивещества. Они готовы обрушить ее на нас, а мы… — он насмешливо покачал головой и так выразительно посмотрел на Торна, что академик не выдержал.

— Антивещество у нас уже есть! — сказал — и сам чуть не ахнул в следующее мгновение: «Зачем?!»

Только эти сгоряча произнесенные слова — а с этого момента все пошло наперекосяк. Не успел академик Торн доехать домой, в Лос-Алайн, как уже все телевизионные станции объявили, что антивещество создано, а Торну будет воздвигнут золотой памятник при жизни. «Золотой памятник… Тьфу! Ну зачем мне этот памятник? Но, в конце концов, почему я должен прятаться со своим открытием?! Может, Кольридж просто завидует, что его не только не вызвали к Кейз-Олу, но и не упомянули в сообщении?.. Да, да, это очень несправедливо… Немедленно, завтра же, следует исправить ошибку… Конечно, надо извиниться Кольриджа. Нехорошо вышло. Но он должен меня понять…»

Торн уговаривает себя, хотя знает хорошо: дело не в памятнике и не в зависти. Потеряв семью, Кольридж потерял вкус ко всему на свете. Его не прельщает ни слава, ни деньги. Не раз он говорил, что живет только ради науки и семьи Торнов.