Гибель великого города

Шум улицы успокоил египетскую красавицу. Лицо ее приняло обычное надменное выражение. Она не видела длинных торговых рядов, мимо которых проезжала колесница, не замечала восхищенных взоров мужчин, не слышала окриков возничего, с трудом пробиравшегося через толпу, — она целиком была поглощена своими горькими думами.

Хэку удивило поведение госпожи в доме поэта. Как мог какой-то бедняк, незнатный человек так огорчить ее! И вдруг Хэку осенила мысль: рабыня есть рабыня! Нилуфар не способна быть госпожой! Но Хэка тут же подавила в себе злорадное чувство. Смеет ли она осуждать госпожу, которая относится к ней с такой любовью?

— Госпожа! — воскликнула Хэка.

Удивление и страх слышались в ее голосе. Но Нилуфар даже не обернулась.

— Что тебе, рабыня? — спросила она немного погодя.

Хэка смутилась.

— Простите меня, деви!

— Что случилось?

— Пусть госпожа взглянет направо, — робко сказала Хэка.

Нилуфар повернула голову.

— Возничий!

— Да, госпожа!

— Остановись!

Возничий резко остановил буйволов. С колесницы были хорошо видны Манибандх и танцовщица, расположившиеся в тени дерева. Купец надевал на шею Вени золотое ожерелье, унизанное сапфирами. Золото сверкало на смуглом теле танцовщицы, как молния в черном небе. Манибандх не сводил глаз с юной красавицы.

Нилуфар отвернулась.

— Хэка, скажи возничему, чтобы поворачивал.

Колесница покатилась назад. Возница обернулся и хотел спросить, куда же ехать на этот раз, но, увидев грозное лицо госпожи, не решился беспокоить ее. Нилуфар неожиданно улыбнулась.

— Возничий! Куда ты едешь?

— Не знаю, деви! Прикажите!

Нилуфар засмеялась.

— Глупец! Домой, конечно! Куда же еще?

Буйволы резво побежали по знакомой дороге. Мерно позванивали колокольчики. На крутом повороте мелодичный их перезвон усилился, и это восхитило Нилуфар.

— Эй, возничий! Пусть звенят все бубенцы!

Возничий прикрикнул на буйволов. Те рванули колесницу, колокольчики залились веселым звоном. Нилуфар радостно рассмеялась.

— Возничий! Назови Хэке свое имя. Ты получишь награду!

— Если госпоже нравится, так можно ездить всегда! — весело закричал тот.

— Ты просто глуп! Постоянный звон надоедает…

Веселость госпожи радовала Хэку, еще приятней ей было думать о скором возвращении во дворец. Но Нилуфар вдруг схватила ее за руку:

— Хэка, я не хочу туда!

— Что вы говорите, госпожа?!

Нилуфар расхохоталась.

— Что мне делать во дворце? Я не люблю смотреть в мертвые глаза камней. Мне нужна трава, которая послушно приминалась бы под моими ногами. — Нилуфар загадочно улыбнулась. — Я хочу к поэту! Он сложит для меня песню! Какой он необыкновенный человек, Хэка!

От изумления рабыня не могла сказать и слова.

Колесница снова повернула к дому поэта. Нилуфар внимательно осмотрела себя и осталась собой довольна. Недоумение Хэки совсем развеселило ее.

Сойдя с колесницы у дома поэта, Нилуфар приказала Хэке:

— Подожди здесь!

Затем быстро подошла к двери и окликнула:

— Поэт!

Никто не ответил. Внутри слышалось какое-то бормотанье. Нилуфар осторожно отворила дверь. Виллибхиттур сидел, закрыв глаза, погруженный в думы. Несколько мгновений Нилуфар восхищенно наблюдала за ним, потом подошла совсем близко и сказала:

— Я снова пришла, поэт! Теперь ты не можешь меня унизить — я пришла к тебе униженной!

Поэт открыл глаза.

— Ничего не говори! Сейчас я совсем другая! Я хочу, чтобы ты сложил песню о погасшем в моей душе пламени. Неужели не найдется у тебя хотя бы двух капель влаги, чтобы напоить знойную пустыню моего сердца?..

Голос ее прервался.

— Ты вернулась, красавица?

— Да, поэт!

— К чему такая горячность, деви? Что за нужда открывать свое сердце первому встречному?

— Но ты же поэт! Говорят, поэт не знает разницы между своим и чужим, в своем сердце он чувствует боль всей земли…

Виллибхиттур засмеялся. Нилуфар схватила его за руки.

— Я не требую любви, которая отдала бы мое тело в твои объятия, поэт… Я не хочу, чтобы ты прославлял мою молодость и красоту. Я не прошу утешить меня… Но неужели ты позволишь боли моей души перейти в ненависть, зависть, ревность? Неужели не убедишь меня, сколь нелепо желание стать госпожой?

На глазах ее выступили слезы. Виллибхиттур отер их краем своей одежды.

— Ты плачешь, красавица? Ну, тогда твое горе не так уж велико. Избалованное дитя недолго горюет. Госпожа хочет, чтобы я избавил ее сердце от страданий?

— Ты понимаешь меня, поэт, — в радостном волнении говорила Нилуфар. — Ты настоящий человек. На этом свете я услышала от тебя первые человеческие слова… Тебе я…

— Госпожа! — испуганно крикнула Хэка, вбежав в комнату. Наклонившись к самому уху Нилуфар, она прошептала: — Деви, беда!

— Беда? — бездумно повторила Нилуфар, не двинувшись с места. — Поэт, — продолжала она, — сложи песню о том, что Нилуфар никого не любит… Она научилась обманывать. Ей ненавистна, омерзительна игра, которую вы, мужчины, называете любовью…

Хэка стояла в ожидании, но Нилуфар не умолкала:

— Вы, мужчины, собственники, вы страшнее волков! Вам хочется, чтобы женщины гордились тем, что они ваши жертвы…

Поэт улыбнулся.

— Деви! — заметил он тихо. — Ваша рабыня хочет что-то сказать.