Гибель великого города

— Госпожа, — мягко заметил Виллибхиттур, — вам лучше бы осведомиться о своем супруге. Танцовщицу я встречу сам.

— Они ушли, — с покорным и почтительным поклоном сказала Хэка.

Нилуфар молча взошла на колесницу, подавив в себе гнев. Что могла она сказать этим людям? Ведь над ней тяготела чужая воля, она не принадлежала себе…

Колесница тронулась. Виллибхиттур еще долго стоял неподвижно, глядя, как рассеивается облако пыли, поднятое копытами буйволов. Неужели Вени не вернется?

Сгустился ночной мрак. Вени так и не пришла. Поэт печально смежил веки.

Глава пятая

Весело переливались на солнце золотые кольца и браслеты дравидской танцовщицы, с улыбкой слушала она Манибандха.

— Ты называешь любовь грехом, красавица? — говорил купец. — В своем заблуждении ты не одинока: и в нашей стране, и в далеком Египте люди твердят то же. Но, будь это правдой, разве любовь дарила бы нам такую бездну блаженства?! Может ли быть любовь греховным чувством, если она, как солнечный луч, пронизывает все мое существо?

— Вы убедили меня, — ответила Вени. — Но можно ли любить человека, обманывая его и не доверяя ему? Обман навсегда губит в людях веру.

— Веру? — воскликнул Манибандх, подавшись вперед. — А знаешь ли ты, красавица, что такое вера? Это — порождение страха. В нашем зыбком, изменчивом мире каждое мгновенно полно неизвестности, а человек — создание слабое, он боится будущего и потому цепляется за прошлое. Он создает тьму глупых и жестоких предрассудков, которые вкупе называет верой. Одни вещи вера навсегда признает прекрасными, другие — отвратительными. Но разве мы не видим, что все в мире заключает и себя хорошее и плохое одновременно? Что превосходно в одном отношении, то мерзко в другом. Стремление к радости, к счастью — вот смысл жизни! Нелепо отдавать частицу души тому, что обременяет нас, как тяжелая цепь.

— Но если все в мире так ненадежно, где же взять силы для будущей жизни?

Манибандх рассмеялся.

— Красавицу пугает будущее? Меня оно не страшит. Чем я был вчера, уже не являюсь сегодня, а чем суждено мне быть завтра — неизвестно. Но почему же мне не быть тем, что я есть сейчас?

— Разве ваша жизнь — прыжки со ступеньки на ступеньку? Разве вам не приходится идти вперед, рассекая грудью поток жизни? — спросила Вени.

Манибандх нетерпеливо возразил:

— Найдется ли во всем Мохенджо-Даро человек, способный противостоять мне? Где тот сумасшедший, который не упадет к моим ногам в рабском поклоне? Человеку свойственно стремиться вперед, но живет он одним днем. Настоящая минута для него самая важная. Потому ли ты живешь, что однажды родилась, или потому, что не успела умереть?

— Манибандх! — вскрикнула танцовщица в гневе. — Это жестоко!

— Сдаюсь, красавица, сдаюсь! Прости меня! — поспешно сказал купец. — Признаю себя побежденным!

— Нет, уступить должна я, — уныло произнесла Вени. — Вы повидали свет, беседовали с царями, поэты о вас сложили песни. Что значу я рядом с вами?!

— Ты завоевала мою душу! Если что-нибудь в мире может унять боль и утешить, то это твой чарующий танец! Твой талант затронул струны моего сердца! Высокочтимый побежден твоим искусством. Деви, ты воистину великая танцовщица!

Похвалы смутили Вени.

— Я не знаю, кто я… — чуть слышно сказала она.

— Как? Ты не знаешь своей силы? — Манибандх придвинулся ближе к девушке.

Вени ласково взглянула на него, губы ее шевельнулись и застыли неподвижно. Оба молча смотрели друг на друга; и молчание это было подобно бездонному океану, в который они медленно погружались. Они словно ждали, что там, в пучине, отыщется чудодейственная жемчужина, способная превратить всю горечь, весь яд жизни в любовь и ласку.

— Да, человек привык к своим оковам, — нарушил молчание Манибандх. — Даже расставаясь с цепями, он жалеет о них. Рабское следование ветхому обычаю — вот истинная причина многих наших поступков. Тот, кто верен обычаю, всегда будет считать свои цепи благословенными.

— Вы сильный! — вырвалось у Вени. — Как это справедливо, высокочтимый! Вы сильный! Вашей доблести рукоплещет весь мир. Порвать все оковы, быть сильным — прекрасно! Но неужели для этого человек должен жертвовать всем, что прежде считал дорогим?

Манибандх задумался. Сколько раз он сам спрашивал себя: ради чего растоптал он в своей душе самое дорогое, — и этот вопрос всегда повергал его в смятение. Каким жестоким был бы ответ! Нужные слова не находились.

Но Вени уже устыдилась своего порыва. Сняв руки с плеч Манибандха, она снова села, пряча глаза. Вдруг танцовщица, подняв голову, спросила:

— А что такое любовь, высокочтимый?