Гиблая слобода

Однажды вечером Милу заявил весело: «Я опять на мели, знаешь». Он слишком много времени проводил за кулисами. В Шатле за сценой такие запутанные ходы — настоящий лабиринт, и парень заплутался там. Но окончательно сгубило его карьеру «Обозрение ста миллионов» в Фоли — Бержер. Милу пришлось несколько раз доставлять туда парики, а кроме париков, на актрисах почти ничего не было. Это называется «артистические ню». А Милу всегда чувствовал, что у него артистический темперамент.

Жако вновь попробовал убедить друга, чтобы он обратился за работой на Новостройку. Уж теперь, если Милу не возьмут, он, Жако, «наделает бед, факт!» Но у Милу всегда была в запасе какая-нибудь профессия, где его поджидали новые злоключения.

— Жаль, — недовольно сказал Жако. — Хотелось бы мне посмотреть, что бы они ответили, на Новостройке. Им все равно пришлось бы тебя взять!

В голосе Жако было столько злобы, что Милу не выдержал и сказал ему об этом.

— Да, — прошептал Жако после минутного раздумья, — я становлюсь злым.

За всю дорогу они не проронили больше ни слова. На станции контролер, отбиравший билеты, то и дело дул себе на пальцы, чтобы хоть немного согреть их. Милу и Жако подхватил людской поток, устремившийся в узкую улицу Сороки — Воровки. Было темно, люди шли осторожно, стараясь не угодить в покрытую льдом канавку, и недовольный гул голосов напоминал шум реки во время половодья.

— Я все думаю, кто это тогда позвонил от Марио Мануэло. Наверно, какой-нибудь лакей. Но главное, мне хотелось бы знать, сам ли он это придумал или хозяин ему приказал…

— Может, никто ему и не приказывал, — пробурчал Жако. — Доносы теперь вошли в привычку. Если бы мы не подставляли друг другу ножку, хозяева не могли бы так измываться над нами. Честное слово, в тот день, когда мы будем держаться друг за друга, в тот день, когда мы все поднимемся, как только затронут интересы одного из нас, честное слово, в тот день…

* * *

Жако приподнял створку двери, чтобы получше ее закрыть. С удовольствием вдохнул запах овощного супа.

— Как дела, Жако?

Мать украдкой наблюдала за ним, накрывая на стол.

— Ничего.

— Я согрела тебе воды в лохани, помоешься. Чистую рубашку возьмешь в шкафу.

Он стал подниматься по лестнице, стараясь не слишком стучать своими подбитыми гвоздями ботинками, и вдруг вспомнил, что малыша уже нет дома.

— Ты ходила к Лулу в больницу?

— Да, он все еще кашляет. Его даже кладут в кислородную палатку, чтобы легче было дышать.

Мадам Эсперандье, сидя у плиты, вышивала простыню Она даже не подняла глаз от работы, когда муж заорал:

— Ежели тебе это не по вкусу, можешь убираться!

Эсперандье стоял посреди кухни, засунув большие пальцы за пояс. Он насмешливо пропел:

Воздух чист, дорога широка!

Полэн был бледен.

— Ладно, — сказал он.

Он пересек огромную кухню и подошел к раковине, где Розетта мыла посуду. Молодая женщина была поглощена работой: низко опустив голову, она погружала суповую миску в сальную горячую воду.

— Идем! — сказал Полэн.

Она жалобно пролепетала:

— Полно тебе, Полэн, полно.

Стоя посреди кухни, Эсперандье наблюдал за ними.

— Полюбуйся-ка на эту парочку! — сказал он жене.

Но мадам Эсперандье вышивала сложный рисунок и ни на секунду не могла оторваться от работы.

— Ну, идем же!

— Полно тебе, Полэн! — повторила Розетта еще более жалобно.

Полэн резко схватил ее за руку, белая фаянсовая миска выскользнула из раковины и разбилась, ударившись о плитки пола. Наступила зловещая тишина. Мадам Эсперандье вскочила со стула, и тонкая вышитая простыня упала к ее ногам. Эсперандье с трудом переводил дух.

Розетта судорожно всхлипнула, но Полэн увлек ее за собой. Когда дверь за ними с шумом захлопнулась, они услышали грозный рев Эсперандье.

Сборы заняли всего несколько минут, все вещи были сложены в мешок из-под муки, который Полэн взвалил себе на плечи.

Закутав младенца в одеяло, Розетта прижала его к груди.

Проходя мимо конюшни, они услышали, как заржала лошадь, звякнуло ведро с овсом, поставленное на каменный пол.

— Твой брат кормит скотину, — прошептала Розетта.

Но Полэн не остановился.

— Надо бы предупредить Проспера, — сказала Розетта.

— Завтра видно будет.

Розетта глубоко вздохнула.

— Скажи, Полэн, куда мы идем?

Полэн не ответил, только ускорил шаг и переложил мешок на другое плечо.

— Скажи мне, Полэн, — умоляла Розетта, — скажи мне, куда мы идем? Ведь нам некуда идти!

Вода в лужах замерзла, и под ногами трещал лед. Полэн с Розеттой углубились в ночь. Ребенок спал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГРАНДИОЗНОЕ СОСТЯЗАНИЕ