— В первом проекте, как вам известно, была задумана высоконапорная плотина в тридцать семь метров. Когда проект отпал, потому что грунт оказался слишком рыхлым, а на таком грунте ставить высокую плотину опасно, — перед нами возникла задача: каким образом добиться большого напора без высокой плотины? Но сперва, товарищи, несколько слов по поводу прежнего проекта.
Здесь главный инженер поглядел в публику и улыбнулся.
Перед ним, доверчиво разместись на коленях у рабочих, сидели дети, даже очень маленькие дети. Лица рабочих немногим ушли от этих круглых, внимательных детских лиц.
Главный инженер был умный человек, он слыл «оригиналом»: трафарет не имел над ним власти. Доклад его, как и все такие доклады, был строго отчетный, был сух, хотя приурочен к уровню слушателя. В другую минуту он сошел бы, как шпона в руках у наборщика, но сейчас — главный инженер чувствовал — нужно что–то другое, штатское что–то, как сказал бы военный, определяя гражданский мир интересов.
Отголоском этого «штатского» в самом строителе еще горел не ушедший пафос. Он был еще полон приватных своих мыслей, широких, в работе найденных обобщении, был полон видений будущего, о которых говорили ему в Москве товарищи, работавшие над пятилетним планом. И эти видения бродили в нем на свободе простых мыслей, лишенные цифр и специальных терминов.
Мальчиком почувствовал себя вдруг главный инженер, и вместо обычного, сжато изложенного доклада ему захотелось попросту быть понятым, захотелось дать пережить всем, кто тут есть, — Фокину, сидящему в первом ряду с девочкой на руках, и самой девочке, и величавому Шибко, и вон той старой женщине с муфтой, рабочим и детям, и этому стройному рыжему человеку, тихонько вошедшему в мастерскую, — дать пережить то, что сам глубоко в голове знает и переживает, чем зажжен его мозг. А подумано — сделано.
Так и не убрав с лица улыбки, главный инженер встал и вышел из–за ящика поближе к слушателям.
— Вот что я хочу сказать по поводу прежнего проекта. Были разговоры, — и, может быть, вы тоже слышали, тем более что не с одной нашей гидростанцией, а и с другими вышел такой же конфуз, — были разговоры, что вообще высокие плотины ставить не следует. Над высокими плотинами насмехались. Говорили, что мы собираемся в Закавказье городить эти высокие плотины, где попало, и возможно — эти разговоры создали у вас такое впечатление, что инженеры, задумывающие высокие плотины, люди пустоголовые и наш первый проект будто был таким — аховым, пустым, неправильным проектом. Но это будет ошибкой так думать, товарищи.
Если вы хотите понять, что такое гидростанция, вы меня выслушайте внимательно. Самое первое и самое естественное желание при постройке гидростанции, даже не мысль, товарищи, а прямо–таки чувство, — именно этим чувством инженер и отличается в своем деле от другого человека в другом деле, — это будет хотенье поставить наивозможно более высокую плотину. Объясню примером. Вот товарищ землекоп. Когда он начинает работать, первым долгом он себе ставит целью, бессознательно или сознательно: загрести своей лопатой как можно больше земли, ровно столько, сколько он в силах за один раз без вреда для себя поднять. Для чего он стремится к этому количеству? Для того чтоб выгадать: лишний раз не проделать всего движения, не сунуться второй и третий раз за той порцией, которую можно убрать в один прием. Если он с этого начинает работу, я прямо скажу: это настоящий землекоп. В каждом деле есть такое начало, где работник или показывает себя настоящим работником, потому что сразу ищет
Теперь, перейдя к инженеру, я скажу, что тот никогда не будет хорошим гидротехником, кто с самого начала не нацеливается на наивозможно высокую в данных условиях плотину. Почему? Да потому, что получить напор такой, какой мы в силах получить, это и есть первая мера усилия для гидротехника при постройке гидростанции. Вот, значит, и нечего ругать старый проект, — он отпал не потому, что была высокая плотина, а потому, что недостаточно были сделаны изыскания с грунтом, и эти изыскания подвели проектировщика.