Гильдия

К тому времени, как Амид закончил это говорить, они оказались рядом с группой ожидавших своей очереди. Все ожидавшие, со свойственной экзотам вежливостью, избегали смотреть в лицо Хэлу и Аманде или каким-то другим способом привлекать внимание вновь прибывших. С другой стороны кругам находился фонтанчик с питьевой водой и три небольших строения, которые, очевидно, служили туалетами для ходивших.

— Три? — спросил Хэл Амида, указывая на них.

— Да. О, понимаю, что ты имеешь в виду, — рассмеялся Амид. — Нет, дело не в том, — что у нас тут три пола, но когда ты станешь частью круга, то не будешь думать о том, чтобы для чего-нибудь остановиться — пока что-то не послужит напоминанием. А тогда, возможно, придется поспешить. Мы обнаружили, что всякий, кому приходится сделать такой маленький перерыв, невольно вызывает цепную реакцию. Джатед стал бы насмехаться над такими нежностями, как питьевые фонтаны и химические туалеты, но мой брат считал иначе. Между прочим, с той стороны идет Старик.

Хэл посмотрел и увидел человека восточной наружности, его глаза смотрели на, Хэла и как бы сквозь него.

— Он ходил всю ночь? — спросил Хэл.

— Думаю, что так, — ответил Амид. Было трудно поверить, что Старик занимался этим много часов. Он передвигался очень легким и пружинистым шагом, как будто собирался вот-вот подпрыгнуть в воздух. Несмотря на его худобу и явные признаки возраста, седая борода и усы, он производил впечатление силы и молодости. Хотя он был едва выше двенадцатилетнего мальчика. На Старике была хламида из темно-красной, казавшейся почти черной ткани с изображением белых цветов.

— Он находится в великолепной физической форме, — заметил Амид. — У него есть разновидность меча, который он принес с собой; и он упражняется с ним, когда у него нет других дел. Это очень красиво. Похоже на танец.

Они умолкли. В словах, повторявшихся снова и снова в их ушах, содержалось что-то такое, что не только сделало беседу ненужной, но и влекло их умы, если не их тела, в круг тех, кто ходил перед ними. Хэл обнаружил, что ему на ум пришли воспоминания об известных ему восточных школах воинских искусств, использовавших упражнения с мечом. Он решил при первой возможности понаблюдать, как их делает Старик.

Хэл все еще думал об этом, когда один из ходивших покинул круг. Это был довольно молодой человек с коротко остриженными рыжеватыми волосами и пробивавшейся бородой того же цвета. Он, казалось, шел совершенно нормально, но после нескольких шагов в сторону от круга, начал спотыкаться и волочить ноги, как человек, сильно уставший, но все еще пытающийся заставить себя двигаться. Один из ожидавших почти тут же оказался рядом с ним и помог ему добраться до ближайшего здания.

— Начинай, Хэл, — предложил Амид.

— Я подожду Старика, чтобы войти в круг, — сказал Хэл. — Я хотел бы идти позади него.

— Как хочешь. — сказал Амид.

Старик приблизился, и Хэл шагнул в круг позади него. Следовавший за Стариком чуть помедлил, чтобы дать место Хэлу. Хэл следовал за Стариком и, открывая рот, начал повторять Закон:

«Преходящее и вечное — едины...»

Почти немедленно ритм ходьбы повторяющейся фразы захватили его.

Как будто он оказался на спине какой-то могучей птицы, которая теперь несла его на себе куда-то вдаль.. Их сердца бились в унисон; и напряжение, которое он до того бессознательно ощущал, внезапно оставило его, и он почувствовал себя легко и свободно.

Все обстояло так, как и говорил Амид. Хэл не терял контакта с окружающим миром. Он видел как Амид и Аманда, через некоторое время повернулись и пошли прочь, так что рядом осталась только маленькая группа ждавших свой очереди. Он видел и чувствовал все то же, что и обычно, но все внешнее казалось маловажным по сравнению с его собственным движением и повторяющимися словами.

Птица, несшая его, была образом его самого, и он позволил ей нести его на себе. Он ощущал под собой ее мягкие и теплые перья, чувствовал вибрацию от взмахов могучих крыльев, видел далеко на горизонте треугольный, туманно-белый контур Дедов Рассвета, к которому он направлялся. Чистый, разреженный горный воздух высот глубоко проникал в его легкие. И тут вдруг Хэл понял.

Он понял, что тяжесть, которую он на время сбросил, ступив в круг, была тяжестью поражения. В течение последнего года она день ото дня накапливалась в нем, слой за слоем охватывая его, но пока что воздерживаясь от того, чтобы сомкнуться полностью и сокрушить его силой его собственной воли, которая, чтобы противостоять этой тяжести, росла и крепла подобно мускулам. Так что его неудачи и его сила воли росли одновременно — до тех пор, пока, наконец, даже его воля оказалась на пределе.