Гильза в петлице

– А ты какого не опознаешься? По тебе два запроса было, думали валить уже!

– Охренел!

– А ты не охренел, на чужой тачке рассекать?!

Это был наш последний резерв. Группа прикрытия, в которую, как оказалось, входил один из моих однокашников.

Ситуация немного стабилизировалась – но только немного. Минуты на две, не более. К «Барретту» был один запасной магазин и все – итого двадцать. Им можно было парой выстрелов вынести бронетранспортер, достать снайпера на укрепленной позиции – но и все. Мы были в центре города, остановленные, без транспорта, посреди полуторамиллионного враждебного города. Несмотря на понесенные потери, у украинцев сил в городе было в сотню, в тысячу раз больше, чем у нас. Им достаточно подогнать еще техники, перекрыть с двух сторон трассу и – … намкрыш, короче…

И тут я услышал знакомый гудок… до боли знакомый. Когда-то мы жили на съемной квартире, там рядом была товарная станция, и гудки тепловозов ночью не давали заснуть…

Решение пришло мгновенно. Они смогли остановить машину – но смогут ли остановить состав?

– Давай, за мной…

Место здесь примечательное.

Это мост, вполне себе такой приличный мост, совковый, давно не ремонтировавшийся, с трамвайными путями посередине. Под путепроводом – железка, два пути, и тут она делает такой поворот, поэтому, отходя от станции, машинист тут точно разгоняться не будет. Это и был наш единственный шанс – железка.

Как мы туда бежали…

Бросив все, включая бронированную машину. Винтовка, правда, попала в чьи-то надежные руки, когда у тебя есть крупняк, это вообще хорошо. А когда нога болит – это плохо. Вроде – и несильно болела сначала, но теперь, каждый шаг – и как будто током в ногу било…

– Беги навстречу! – прохрипел я. – Как останавливать знаешь?

– Знаю…

– Не стреляй, только…

Остановочный путь состава может превышать километр, но я надеялся на то, что поезд только отошел от станции, разогнаться не успел…

Впрочем, я его слышал совсем близко…

Тепловоз появился из-за деревьев, лобастый, грязный, магистральная махина производства Луганского тепловозостроительного. Он уже тормозил… я увидел, что состав грузовой, большая его часть – крытые вагоны…

Тормозит…

Я замахал руками, тепловоз прошел мимо меня, тяжело пыхтя. Мощь… грохот дизеля и реально, как будто бы земля дрожит. Не знаю, сколько я проковылял… метров сто, наверное. Машинист уже спускался со своей верхотуры.

– Шо робытся? Заминировали?

– Не…

Машинист что-то заподозрил.

– СБУ?

– Нет. А что, СБУ ждешь?

– Наши…

Я кивнул.

– Ну, раз наши…

– Оружие есть?

– Немае… зачем там?

– Давай в кабину, отец, щас стрелять будут…

Я дважды щелкнул по горлу, привлекая внимание.

– Девятый – общий. Девятый – общий. Я Девятый, всем работающим позывным. Кто может, отходите к железке, повторяю – отходите на мост и вниз, к железке. Я Девятый, всем работающим позывным. Кто может, отходите к железке…

Первый раз я сел на поезд не в вагон, а в кабину локомотива.

Здесь было душновато, но в то же время чисто. Этакий рабочий порядок, когда все на своих местах. За спиной тяжело бухтел дизель на холостых, представляю, какой будет звук, когда поедем…

Машинист был один – насколько я знаю, машинисты по межгороду… или как там называется – поодиночке не ходят. Но этот был один. Агрессии он не проявлял.

– Как живете, – спросил я, машинально вслушиваясь в обмен в наушнике.

– Живем как-то…

– Зарплату платят?

– Ага. Тридцать тысяч со всеми надбавками.

– И то дело.

– Куда идем-то?

– До Дебальцево.

– Куда?! – не понял я.

– До Дебальцева, – обыденно пояснил машинист, – а что?

– Там же заборонено.

– Ага… – скептически сказал машинист, – как же. Это для лохов заборонено, а на деле там полным ходом работа идет. Вот, например, три вагона отправляет Турбоатом. Там – детали, которых нигде больше не купишь. Или – надо турбину менять, а это половина ТЭЦ. Вот вы у нас их и берете – втридорога. А какой-то кабан имеет с этого.

– П…ц, – сказал я. Нет, я, конечно, имел представление о том, что через ДМЗ, несмотря на бои, экологическую катастрофу, отселение беженцев и демилитаризацию, идет торговля, но чтобы целыми поездами и прямо от Харькова, в открытую…

– А ты как думал. На обратном пути, чтобы порожним не ходить, состав с угольком подцеплю. Шахты все закрыли, а копанки-то остались. Ты что – там некоторые пути, которые с советского времени брошены были, восстановили.

Совсем рядом – визгнули пули, стукнули по металлу.

– Чего?

– Сейчас посмотрю…

Вот такая вот война. Кому война – кому мать родна.

Высунулся – там грузились, кто-то отстреливался. Показал на пальцах – что? Мне ответили – минута.

– Тебя не уволят, отец? Ну, типа сепаров перевозишь или кого тут.

– А чего. У нас люди понятливые… жить-то надо. Скажу – ворвались, автоматом ткнули. А если чо – так пусть другого поищут, кто донецкую дорогу знает.

…

– Ты мне по морде дай еще.

– Чего?

– Ну, по морде дай. Заставляли вроде…

Мне вдруг стало невыразимо жалко этого пережеванного жизнью человека и одновременно – невыразимо мерзко и страшно. Конечно, он вроде как наш… но наш ли.