Гимны забытых созданий

Полицейский скрылся, а местность пошла под откос, где домики стояли, сопротивляясь гравитации. Там, внизу, Диана разглядела рельсы. Келпи прошла мимо небольшого прудика, тоже, каким-то образом, находящегося на горке, и недовольно заворчала, но лаять не стала.

Апрель окружал сырой тишиной и запахом луж. Яркое солнце и прозрачный холодный воздух, первая трава и могилы сугробов.

И все это весна.

Ди вышла к платформе, оказавшейся огромным серым кирпичом, с прилагающейся лесенкой, чтоб на него забраться. Чудо дизайна.

Наверху стоял почтовый ящик очаровательного голубого цвета с красным пластиковым флажком. Флажок развивался на ветру и кричал всем своим видом: «Почта внутри, заберите письмо!»

За неимением другого варианта, Диана открыла крышку, обнаружив внутри листочек цвета пшеницы.

«Ваше направление — MUL.BABBAR, если Вы собираетесь следовать ему, сохраните у себя билет и отдайте ближайшей сойке. Если нет — положите билет обратно. Но предпочтительней — следуйте, мы знаем лучше. Мы все знаем лучше».

Самый странный билет в жизни. Но к чему пренебрегать советом, если не знаешь, куда идти? Диана сжала билет в кулаке, подошла к желтой черте, проведенной у края платформы, и стала ждать поезд.

Свист- стук — что-то давно забытое. Старая электричка подъехала к станции и дружелюбно раскрыла двери. Диана вошла внутрь.

Старый салон, где дешевые лавочки «под кожу» стоят рядами. Грязные стекла, коричневый пол и один плакат, призывающий всех всегда остерегаться опасностей.

Диана не знала, куда податься. В вагоне было пусто, но она чувствовала всей кожей, всем сердцем, что здесь кто-то есть.

Это не то жуткое ощущение, когда ты светишь фонариком в непроглядную тьму с возгласом: «Кто здесь?», а то, когда ты находишься в толпе, но с закрытыми глазами.

Келпи прыгнула на одно из сидений, ближе к центру вагона. Если место заняла собака — значит, там свободно, и Диана осторожно прошла ближе, сев у окна.

Отсыревший, покосившийся, живой пригород. Лес перемешивается с домами и полями, кто-то за забором прямо у серого трехэтажного дома, рубит бревна. И ничего странного, кроме осознания и ощущения нет.

И этого.

На ручку переднего сиденья вдруг села трехглазая птица в маленькой кепке и с миниатюрной сумкой, надетой через пернатое плечо. Сойка защебетала, требуя чего-то.

Поди, догадайся! Хотя… Диана протянула ей билет. Птица взглянула на него, наклонив крохотную голову в бок, кивнула, провела по бумаге когтистой лапкой, оставив три царапины, и улетела.

Салон наполнился сладковатым, удушливым запахом. Видимо, чьи-то духи.

Келпи лизнула Диану в плечо. Та улыбнулась и обняла собаку.

Отчего же во сне так хочется спать?

Изар

Некоторые из них вышли на поверхность в поисках чего-то. Скорее всего, еды: других целей там и не намечалось.

Изар сидел на краю платформы, он смотрел на пустую стену, прямо перед собой, а видел мертвый город.

Он, вроде как, сторожил вещи, но на самом деле это было оправданием для того, чтобы остаться внизу.

В углу валялись пьяницы на грязных матрацах с пустыми бутылками в обнимку; картежники играли друг с другом, рассевшись кругом на рваной простыне — иногда кто-нибудь из них подходил к запасам и выгребал оттуда чипсы или пиво. И вот тогда Изар нервничал больше, чем обычно: его всегда могли схватить.

Просто потому, что им так хочется, звери потому что.

Но все равно, даже среди этих зверей было безопаснее, чем на поверхности, в городе.

А над всем этим бардаком возвышался Герион. Он поставил свой стул там, где раньше был памятник какому-то освободителю, а теперь обезглавленный монумент лежал внизу, на рельсах.

Герион окинул взглядом своих подопечных и уткнулся в книгу, поигрывая ножом. Его боялись, уважали, любили и ненавидели.

А Изар ненавидел его больше всех. За то, что Герион был умен, хитер и жесток.

За то, что он с Изаром делал.

Герион сам выбрал себе имя, а потом выбрал себе и место в жизни. Он был лидером этой стаи, и одного его слова хватило бы, чтобы все они, раскрыв рты, пошли на смерть.

Как вот сейчас наверх, не видя, не ощущая опасности.

Изар тихо переполз за мешки с картошкой и вынул из тайника книжку. Книга была детская — юноша умел читать, но серьезные произведения (не детские, если быть откровенным) осиливал с трудом, хотя и с энтузиазмом.

А сейчас (всегда), когда ему хотелось убежать, он убегал в буквы и переплет.

Он переплеснул страницу и окунулся в мир совершенно незнакомой ему девочки. Девочка была чудесной, но потом произошло несчастье и она, обеднев, стала рабыней и жила на чердаке, но все равно осталась такой же доброй и хорошей.

Изар не мог представить себя девочкой, но он представлял, что это он, Изар когда-то был богат и любим, а теперь вынужден быть слугой.

Изара не любил никто и никогда.

Отец его избивал, мать не кормила. Это из-за них он оказался в тюрьме. Из-за этого:

«Ты отнеси это дяде — это стиральный порошок, только никому не говори».

Из-за того, что отец смылся, когда Изара поймали, на прощание заколов мать ножницами.