Гиперборейские тайны Руси

Кочевнический аспект можно представить более общо – как

миграционный, и тогда привязка к тюркским кочевым племенам окажется достаточно сомнительной. Индоевропейцы в пору их этнолингвистической дифференциации были активными мигрантами. Последствия глобального климатического катаклизма вынудили наших прапредков в течение многих веков мигрировать с Севера на Юг, что в целом только способствовало ускорению культурной и языковой обособленности. В более раннюю эпоху протоиндевропейцы входили вместе с прототюрками, протоугрофиннами и другими протоэтносами в состав единой и нерасчлененной культурно-исторической общности, с едиными праязыком, мифологическими представлениями (среди которых мог быть и Кощей), религиозными верованиями и традиционными обычаями. Следы именно тех далеких-предалеких времен и сохранились в обособившихся языках. В этом смысле с равным основанием можно было бы утверждать, что не славянорусы заимствовали слово «кош» у тюрков, а наоборот. И оба утверждения, абсолютизирующие лишь один из возможных аспектов, были бы неправильными. Ибо не друг у друга заимствовали тюрки и славяне слово «кош», а сохранили в его «лице» память о былом языковом единстве.

Между тем рассмотренным «кочевническим смыслом» значение лексемы «кош» в русском языке не ограничивается. В «Словаре русских народных говоров» зафиксированы еще и такие ее значения: «приспособления для ловли рыбы или птиц», «небольшой улей», «емкость для зерна», «деревянный бункер на водяной мельнице», «сколоченная труба из досок», «часть лесосплавного плота», «сенокос, косьба», «наказание». Далее: откроем 7-й том «Словаря русского языка XI–XVII вв.» (М., 1980; всего же за четверть века, начиная с 1975 года до настоящего времени, вышло 25 томов) и вновь подивимся богатству и неисчерпаемости родного языка, о котором мы по существу так мало знаем. Так вот слово «кошъ» («кошь») еще сравнительно недавно употреблялось по меньшей мере в 9 (!) значениях (а сегодня и одно-то не каждый назовет). Помимо упомянутого выше, еще и: 1) «корзина, короб»; 2) «ларь, ящик»; 3) «старое русло реки»; 4) «дружина, отдельный подвижный отряд, часть войска»; 5) «ставка князя, воеводы»; 6) «воинский обоз»; 7) «укрепленный лагерь»; 8) «зимовье промысловика-охотника»; 9) «жребий, судьба».

Последний смысл особенно любопытен в интересующем нас плане. С ним связано еще одно важное понятие – «кощун» («богохульник, насмешник») и глагол «кощунствовать», в дополнительных разъяснениях не нуждающиеся[16]. Их сопряженность с лексемой «кош» видна из следующего пассажа богословского трактата XV–XVI веков «Слово и поучение против язычников»: «А се душевьнии греси [грехи. –

В.Д.] <…> веровати в метаниа и в лживая писаниа в елиньскиа кощуны [в данном контексте слово имеет значение «еретические писания». – В.Д.

] и баснотворья, в стрячю и в кошь и в сновидениа».

Архаичная общеязыковая корневая основа «кош» породила множество других, не менее архаичных, слов и понятий: «кошель»; «кошма» («войлок из овечьей шерсти»); «кошмар» (слово хотя и французское, но содержащее в себе две древнейшие корневые основы «кош» + «мар»); «кошуля» (разновидность славянской одежды); «кошута» («самка оленя») и др. Но и конечно же «кошка» – как же без нее! (В некоторых диалектах, например в новгородском, слово «кошка» и «котенок» звучит – «коша»). Принято считать, что слово «кошка» (с учетом чередования согласных «т» и «ш») образовалось от слова «кот», ибо, согласно филологическим канонам, мужской род предшествует женскому. Но в реальной истории все было отнюдь не так: матриархат, как известно, предшествовал патриархату. При этом речь идет как раз о той эпохе, когда в процессе распада былой этнолингвистической общности активно формировались самостоятельные языки и закладывался их лингвистический фундамент. Поэтому многие слова женского рода вполне естественно могли быть первичными по отношению к мужскому. Уж слово «кошка», вне всякого сомнения, предшествовало «коту», ибо одомашнивание самого животного как раз и пришлось на эпоху матриархата.