Гиперион

В северном сиянии этого мира не было и намека на изящество. Полосы, столбы света, столь же прямые и четкие, как клавиши рояля, появились высоко в небе в том направлении, которое я определил для себя как юг. Подо мной замерцали завесы зеленого, золотистого, красного и кобальтового. Они вытягивались в длину и ширину, сливались с другими, разрывались и тут же склеивались вновь. За несколько минут разноцветные полосы заполнили все небо – вертикальные, горизонтальные, наклонные… Вновь возникли облачные башни, отражавшие тысячи разноцветных огней. Казалось, я слышу шипение частиц, гонимых чудовищной силой вдоль магнитных линий.

Я и впрямь что-то слышал – шелест, треск, грохот, то раздельно, то длинной чередой. Развернувшись в кокпите, я перегнулся через борт и посмотрел вниз. Там сверкали молнии и гремел гром.

В детстве я навидался достаточно гроз с молниями. На Старой Земле мы с Энеей и А.Беттиком регулярно усаживались по вечерам на пороге дома и наблюдали за грозами, что бушевали над северными горами. Но к такому я готов не был…

Бездна, как я ее называл, раньше представляла собой сгусток темноты; она была столь далеко, что можно было не беспокоиться по поводу чудовищного давления и не менее чудовищной температуры. Но теперь она буквально кишела молниями, от горизонта до горизонта, как будто взрывались одна за другой ядерные бомбы. Хватило бы и одного такого взрыва, чтобы уничтожить все живое в целом полушарии. Я ухватился за борта каяка и попытался убедить себя, что гроза идет в сотнях километров подо мной.

Молнии вонзались в облачную колоннаду. Ослепительно белые вспышки сливались с разноцветными полосами северного сияния. Гром грохотал на пределе слышимости, сперва лишь пугая исподволь, а затем поистине ужасая. Каяк то опускался рывками, несмотря на парус, то поднимался – опять рывками. Я вцепился в борт и горько пожалел о том, что меня сюда занесло.

И тут разряды стали перелетать с одной облачной колонны на другую.

С помощью комлога и собственных прикидок я оценил масштаб происходящего – атмосфера толщиной в десятки тысяч километров, горизонт отстоит настолько, что между заходящим солнцем и мной можно вполне разместить дюжину Старых Земель или Гиперионов. Молнии окончательно убедили меня в том, что этот мир предназначен для богов и титанов, а не для человека.

Электрические разряды были шире Миссисипи и длиннее Амазонки. Я видел эти реки и видел молнии. И я могу судить.

Я скрючился в крохотном кокпите, словно это могло меня спасти, если разряд угодит в мой маленький каяк. Волосы на руках встали дыбом, я сообразил, что покалывание в шее и в затылке имеет ту же причину – волосы у меня на голове извивались точно змеи. На панели комлога мигали сигналы тревоги. Вполне возможно, прибор произносил какие-то слова, но я не услышал бы ни звука, даже если б рядом выстрелили из пушки. Под ударами воздушных потоков парус покоробился, шкоты начали рваться. В какой-то миг, когда меня ослепила очередная вспышка, каяк встал почти горизонтально – выше, чем парус. Я был уверен, что шкоты оборвутся, и мы полетим вниз в саване из паруса, и будем лететь очень долго – пока чудовищное давление не заткнет мои вопли в глотку.

Каяк дернулся – раз, другой, третий… Он продолжал раскачиваться, как обезумевший маятник, – но уже под парусом.

Вдобавок к безумию молний, вдобавок к непрерывной череде взрывов в облачных башнях, вдобавок к разрядам, полосовавшим колоннаду точно нейроны в спятившем мозгу, от облаков начали отрываться шаровые молнии, которые так и норовили встать на нашем пути.

Я видел, как один из этих шипящих, рассыпающих искры шаров проплыл в сотне метров от меня: он был размером с небольшой астероид – этакая электрическая луна. Шум, который он производил, не поддается описанию; внезапно нахлынули непрошеные воспоминания о пожаре в лесах Аквилы, о торнадо, разметавшем по пустоши наш караван, – мне тогда было пять лет, о взрывах плазменных гранат на громадном голубом леднике Ледяного Когтя. Впрочем, эти воспоминания, даже все вместе, не могут передать той силы, что исходила от молнии и пронеслась мимо каяка подобно иссиня-золотому валуну.

Гроза продолжалась не меньше восьми часов. Столько же длилась и ночь. Когда кончилась гроза, я заснул. Проснулся – измученный, страдающий от жажды, истерзанный ночными кошмарами, в которых сверкали молнии и грохотал гром, все еще частично оглохший. Хорошо бы, подумалось мне, и помочиться за борт, вот только бы не вывалиться из лодки. Лучи утреннего солнца озарили облачные столбы, сменившие ночную колоннаду. Рассвет был проще заката: облачный покров лишился своей ослепительно белой с золотом расцветки; облака понемногу сползали вниз, ко мне, дрожащему от холода. Я промок насквозь. Должно быть, ночью шел проливной дождь, а я и не заметил.