Гиперион. Падение Гипериона

Кое-как мне удалось моргнуть. Веки точно заржавели.

– Паралич пройдет ч-ч-через минуту-другую, – успокоил меня король Билли. Он спустился в чашу фонтана, поднял пачку рукописей и щелкнул зажигалкой.

– Нет! – выдавил я сквозь сведенные судорогой челюсти.

Языки пламени плясали недолго. Дождавшись, когда последний комок пепла упадет в фонтан, король Билли поднял следующую пачку и свернул ее в трубку. При свете пламени я увидел как по его щекам катятся слезы.

– Это вы все нат-т-творили, – задыхаясь, выговорил он. – Так вот, пора этому положить конец.

Собрав все свои силы, я попытался встать. Руки и ноги дергались как у марионетки, управляемой неумелой рукой. Боль была кошмарная. Я снова закричал, и этот отчаянный вопль, отражаясь от мрамора и гранита, заметался по двору.

Король Билли поднял толстую пачку, помедлил немного и начал читать вслух верхнюю страницу:

…искал напрасно я опору

Бессильной бренности своей, когда на плечиПокоя вечного легла мне тяжесть.Тот сумрак неизменный и три недвижные фигурыМои терзали чувства долгий месяц.Пылающий мой разум измерялСеребряной Селены превращенья,И с каждым днем я походил все болеНа бестелесный призрак. Молил я смерть

Об избавленье от плена тяжкогоЮдоли этой… И, задыхаясь в ожиданье тщетном,Судьбу свою бессчетно проклинал.[26]

Подняв лицо к звездам, король Билли предал эту страницу огню.

– Нет! – прохрипел я и невероятным усилием заставил ноги согнуться. Встав на одно колено, я попытался опереться на ватную руку, но тут же повалился на бок.

Черный силуэт в королевской мантии поднял еще одну пачку – слишком толстую, чтобы свернуть ее в трубку, – и стал читать еле видимые в темноте строки:

…и я лицо увидел,Людской не тронутое скорбью, но с печатью

Неизгладимою тоски извечной, что убиваетИ убить не может, которой Смерть самаНе в силах положить конец; черта любаяВ нем гибель призывала. Белизной и хладомОно превосходило и лилии, и снег, но эту граньМой разум преступить не смеет…[27]

Щелчок зажигалки – и еще полсотни страниц полыхают огнем. Король бросил горящие листы в чашу фонтана и потянулся за следующей пачкой.

– Не надо! – Всхлипнув, я выбросил тело вверх и, изо всех сил напрягая ноги, чтобы одолеть сумятицу нервных импульсов, привалился к скамье. – У-мо-ляю!

И тут на сцене появилось новое действующее лицо. Нет, не появилось – встряхнуло мои мозги, чтобы я наконец обратил на него внимание. Казалось, он был здесь и раньше, но ни я, ни король Билли просто не замечали его, пока пламя не разгорелось ярче. Невероятно высокий, четверорукий, покрытый сверкающим панцирем, Шрайк устремил на нас свой огненный взгляд.

Король Билли шумно вздохнул и отступил было на шаг, но затем снова двинулся вперед, чтобы бросить в огонь очередную порцию рукописей. Тлеющий пепел вместе с дымом уносился вверх. С полуразрушенного купола, увитого диким виноградом, сорвалась стая голубей. Хлопанье их крыльев прозвучало, как выстрелы.

Я шагнул за королем и едва не упал. Но Шрайк даже не шелохнулся, даже глазом не повел.

– Убирайся! – закричал король Билли. Он уже не заикался. Он стоял, держа в руках кипы горящих листов, и кричал срывающимся голосом: – Убирайся! Убирайся в бездну, которая тебя породила!

Мне показалось, что Шрайк чуть наклонил голову. Алые отблески пламени играли на металлических гранях его тела.

– Мой повелитель! – выкрикнул я, но кому были адресованы эти слова, королю Билли или сверкающему исчадию ада, я и сам тогда не знал и не знаю до сих пор. С трудом сделав несколько шагов, я попытался схватить Билли за руку.

Но на прежнем месте его уже не было. Секунду назад я мог бы коснуться его рукой, а сейчас он висел в воздухе над каменными плитами двора, метрах в десяти от меня. Пальцы чудовища, словно стальные шипы, пронзили его руки, грудь, бедра, но, корчась от боли, король по-прежнему сжимал в кулаках горящие страницы «Песней». Шрайк держал его перед собой, как отец, поднявший сына над крестильной купелью.

– Уничтожь! – кричал Билли, беспомощно дергая проколотыми руками. – Уничтожь!

Я остановился у края фонтана и оперся на парапет. Что я должен уничтожить? Шрайка? Потом я решил, что он имел в виду поэму… И наконец до меня дошло: и то, и другое. Кучи рукописей – не менее тысячи страниц – лежали на дне фонтана. Я поднял канистру.