Гиперпанк Безза… Книга третья

На что Умник хотел было задать ожидаемый от новичка вопрос: «А если тебя рядом не будет, то тогда кого спрашивать?», но его от этого что-то удержало, и он задался другим, в принципе по существу вопросом. – А что есть этот пункт назначения «Платформа»?

– Это такая фигуральная площадка для самовыражения в большей степени своих свобод и мнений. – Уже пустившись в путь по лежащему впереди не слишком людному проспекту «Затойчи», – наверное потому, что сейчас было раннее утро, но не такое, когда все спешат на работу, а чуть позже, – Пруф дал определение «Платформе».

– Любых? – спрашивает Умник, следуя по пятам за Пруфом.

– Любых. – С какой-то удивительной, неприкрытой иронией даёт этот ответ Пруф, ещё при этом хихикая. И понятно, что Умника такой его ответ убедил как раз в обратном. Что Пруф и подтвердил в дальнейшем своём пояснении. – Ну ты же понимаешь, – говорит Пруф, – что всё это только для внешнего контура употребления. Тогда как всякая платформа всегда крепится на какой-нибудь фундаментальной идее. А вот это и есть основа для любой платформы. И интересующая нас «Платформа», как и все ей подобные инструменты, конструктивные решения, всегда зиждутся на одном, они под прикрытием всех этих декларируемых ею свобод продвигают в общество свои постулаты определения правильных значений и понятий мироустройства. Вот и перед нами стоит задача внедриться в «Платформу» под видом своих. Инородный элемент она в момент отторгает.

– Так вот почему Кейс так преобразился, что от него прежнего ничего и не осталось. – Вдруг вот такое заявляет Умник.

– Да ты на себя посмотри. – Усмехнулся в ответ Пруф. А Умник не гордый и в чём-то он даже самокритичный, и он всегда готов с этой самой критикой на себя со стороны, в ту же витрину посмотреть. Правда, стоило ему бросить взгляд на своё отражение в витрине окна, как от его решительности не осталось и следа. Он опять в лице и в своей бледности потерялся, его ноги вдруг в себе почувствовали большую усталость, под которой они слегка подогнулись, а сам Умник опять до конца своим глазам не верит и начинает пальцами руки нащупывать своё лицо вначале. А как только оно им нащупано, то он начинает тыкать в щёки своим пальцем и всё это проделывать с ориентированием на своё отражение в витрине окна.

И вот же, бл*ь, какая! Тот невозможно неприятный тип в витрине окна, с такой невероятной точностью всё за ним повторяет, что у Умника начинают отпадать все сомнения насчёт идентификации этого, с первого взгляда ненавидимого и презираемого им лица. Один в один похожего на самый с трудом им принимаемый типаж человеческого выражения. В заветхом прошлом называемый клерком, а ныне клерк до эволюционировал до менеджера, со своими подвидами, младший, среднего звена и топ, бл*ь, менеджер.

И здесь нет места претензиям у Умника к деловой стороне – трудовой занятости этого трудолюбивого человека, а он чувствует в себе невероятной жестокости отторжение к той образности мышления, какую в себе культивирует сознание этого работника умственного труда, вначале желающего достигнуть высот менеджера среднего звена, затем повыше можно и как итог всей его умственной деятельности – топ, бл*ь, менеджер. Что и делает из менеджера своего рода культовую фигуру для нынешнего времени, которая собой является той приметой времени, по которой будут, если это всё-таки станет возможно после таких культовых фигур, судить об этом времени.

И вот такую чувырлу в своём лице сейчас наблюдает Умник, естественно, глазам своим поверить не могущий и у него начинают от бессильной злобы руки в кулаки сжиматься в сторону этого типа. Но как понимает Умник на своём месте, он только в одном случае может кулаком дотянуться до этого ненавидимого им типа, если только сам себе заедет кулаком по лицу. Что ещё не факт того, что тому типу с помощью такого к себе подхода будет нанесён существенный ущерб, – а вот посмеяться он при этом всегда может, – и Умник, находясь в состоянии полной разориентации, переводит свой взгляд на Пруфа, ища в нём для себя поддержку.

Ну а так как Умник обратился своим взглядом в сторону витринного отражения Пруфа, то он не только не получил со стороны Пруфа никакой поддержки, а он впал в испуг, видя своё окружение этими представителями подкласса людей передового мышления. И тип, стоящий на том месте, где до этого буквально с минуту назад стоял Пруф, куда как агрессивно-прогрессивней выглядел в сравнении с тем типом, который за себя выдавал передовую мысль, а в своей иезуитской частности, его, Умника, за себя канцелярского гадёныша.

– Да ещё и в очках! – уже не может сдержаться Умник от переполняющего его возмущения. Хотя в нём ещё присутствует здравость мысли, и он всё же замечает за тем типом, выдающим его за себя, некоторые неточности. На что, а именно на это высказывание Умника, вдруг следует вопрос со стороны второго оригинального представителя прогрессивного человечества, стоящего на месте Пруфа.

– Кто в очках? – с долей не понимая спрашивает он Умника голосом Пруфа, чем в некотором роде смягчает к нему отношение Умника.