Гипсовый трубач

Включив ноутбук и дожидаясь, пока компьютер загрузится, задумался. Мысли, как обычно, разветвились. Прежде всего волновало будущее: камасутрин скоро кончится, и как прикажете соответствовать заявленным мощностям? Надо бежать к Виктору Михайловичу и брать оптом. Одновременно автор «Жадной нежности» размышлял о недвижимости: «Озерный рай» с яхтой или Николина гора с джакузи? Наверное, все-таки «Озерный рай». Рубляндия — это слишком пафосно и расточительно: справа Мухалков, слева Путанин, напротив Кумарашвили. Замучают визитами. Надо соответствовать. А рестораны там — просто какое-то позднеримское безумие, никаких денег не хватит! Андрей Львович, краснея, вспомнил свои замусоленные «квадрижки», удивленный взгляд пастушки и гнев Натальи Павловны. Придется завести кредитку, а для начала вытребовать у Жарынина следующую порцию гонорара. Неожиданно он решил, что и с Нинкой тоже будет встречаться — потихоньку, иногда. У писателя должна быть, между прочим, не только жена, но и любовница. Так заведено и очень полезно для творчества!

Уняв бесплодный поток сознания, он сосредоточился и, прихлебывая «Зеленую обезьяну», быстро записал все, что было придумано вчера, дойдя до места, когда мстительные америкосы сбросили облажавшегося Стрюцкого в канализацию к саблезубым крысам.

…Из открытого люка донесся страшный вопль, а потом послышались хруст и чавканье, словно там, внизу, заработала огромная мясорубка. Генерал Снарк смахнул с начищенного ботинка каплю крови, приказал заварить крышку люка и зашагал прочь. Его ждали на экстренном совещании начальников штабов, предлагавших накрыть атомными ракетами Вашингтон и еще парочку штатов, как Хиросиму, пока жуткие твари не перебрались в другие города…

«Жарынин будет доволен!» — подумал Кокотов, вскочил и вдохновенно зашагал по кухне.

Писодея охватил знакомый каждому сочинителю озноб творческого всемогущества, когда слова становятся податливыми и отзывчивыми, как влюбленные женщины. В порыве шкодливого восторга он кинулся в спальню, присел на краешек постели и, просунув руку под одеяло, проникновенно потревожил спящую одноклассницу. Она в ответ сжала мускулистые ноги и пробормотала сквозь сон:

— Нет. Ни за что!

Андрей Львович вернулся на кухню, к ноутбуку, хлебнул «Зеленой обезьяны» и продолжил:

Прошел год.

В космическом пространстве сквозь млечную дымку летит круглая и зеленая, как арбуз, Земля. Она несется нам навстречу. Все ближе, ближе…

Андрей Львович остановился и хотел поначалу стереть сравнение с арбузом. Но потом решил оставить. Из принципа. Из брутального озорства, которого прежде за собой не замечал. В последние дни, переполненные мукой творчества, террором игровода, борьбой с Ибрагимбыковым и дамским разноплотьем, с ним что-то произошло: он окреп духом, осмелел телом и заматерел сердцем. С суровой ухмылкой автор «Беса наготы» вернулся к синопсису:

…Уже можно различить Европу, похожую на тонконогую овечку, пьющую воду из Гибралтарского пролива…

Писодей с удовольствием представил себе недовольную физиономию режиссера, возмущенные складки на загорелой лысине, крики о том, что ему нужен синопсис, а не метафорическая диарея! И продолжил:

…Все заметнее большие города, изрезанные радиальными и кольцевыми трещинами улиц. Мадрид, Париж, Берлин, Варшава, Минск… Но нам нужна Москва, и только она — вся в лучах расходящихся магистралей, в дыму заводов, в чаду автомобильных пробок. А в Москве нам нужен проспект Мира. Вот он, вырвавшись из узкого русла Сретенки, ширится и течет к окраине мимо Рижского вокзала, мимо ВДНХ… Но вернемся к Садовому кольцу, отыщем неприметный прямоугольник, стиснутый домами. Нам туда — в «Аптекарский огород», к пестролистым купам, окружившим старинный пруд…