Гипсовый трубач

Из-за поворота появился желтый пазик с трафаретом «Осторожно, дети!» на лобовом стекле. Гармошчатые двери открылись, и на землю ступила ражая супруга Огуревича — Зинаида Афанасьевна, одетая в деловой дамский наряд, кроем и цветом напоминающий френч. Покрикивая, бранясь и считая по головам, она помогала старикам спускаться с высокой подножки. Первой, отказавшись от поданной руки, выпорхнула одетая в матроску Злата Воскобойникова. Следом за ней допотопным козликом сиганул Ящик. Потом бывшая милиционерша приняла одного за другим поэта Бездынько с «Избранным» под мышкой, кобзаря Пасюкевича с бандурой, вдову внебрачного сына Блока с лаковым ридикюлем, Болтянского в роскошном шейном платке цвета морской волны, акына Агогоева в полосатом халате, подпоясанном красным кушаком, звезду Малого театра Саблезубову во французистом берете времен Кокто, заслуженного цыгана Чавелова-Жемчужного в лиловой переливающейся тройке, композитора Глухоняна, конферансье Трунова с дюжиной лауреатских значков на пиджаке, архитектора Пустохина, народную певицу Надежду Горлову в расшитой паневе, кинобогатыря Иголкина с суковатым былинным посохом, живописца Чернова-Квадратова и его вечного супостата виолончелиста Бренча. Следом за ветеранами, гогоча, выскочили юные Огуревичи.

— Где повязки? — строго спросил Жарынин.

— Какие еще повязки? — кокетливо удивилась Корнелия.

— Зачем повязки? — сделал большие глаза Прохор, но, заметив гневную оторопь режиссера, успокоил его, хлопнув себя по карману. — Здесь. Не волнуйтесь!

Зинаида хмуро улыбнулась и дала сыну ласковый подзатыльник.

— А где Ласунская? — не унимался игровод.

— Чуть позже… — многозначительно ответил Аркадий Петрович.

— Что-что? Не приехала?!

— Конечно приехала. Успокойтесь! Просто Вера Витольдовна не хочет огласки. Знаете, шум, поклонники, автографы… Она — там, — кивнул директор на служебную «Волгу».

И действительно, за тонированными стеклами угадывался тонкий силуэт дамы в тюрбане, таинственный, изящный, наводящий на мысли об укромном свидании.

— Теперь главное, чтобы суд начался вовремя… — сказал озабоченный Жарынин. — Если старики устанут, толку от них не будет…

— Только бы нам в непрерывный процесс не войти! — вздохнул директор. — Еще раз их сюда везти… Денег нет…

— Одолжите у Мирового разума! — посоветовал режиссер.

— Разобрались по парам! — зычно скомандовала Зинаида Афанасьевна. — Ящик и Злата во главе колонны! Пошли! Бренч! Квадратов! Дома доспорите! Не отставать!

Видавшая виды охрана с изумлением таращилась на строй ветеранов, которые шли и шли сквозь раму безопасности, истошно воющую от немыслимого количества наградного металла, писодей еще никогда не видел столько орденов и медалей, собранных в одном месте. У некоторых ипокренинцев были незнакомые, даже экзотические знаки отличия. Пасюкевич все-таки нацепил свой Железный крест, полученный в дивизии СС «Галичина» за героические зверства. Ящик украсился удивительным, птицеподобным орденом, размахнувшим крылья на пол старческой груди. Воспользовавшись заминкой, пока дежурный записывал в амбарную книгу фамилии и номера паспортов, Андрей Львович поинтересовался, что же это за диковинка.

— Золотая звезда «Гваделупской каракары»! — шепотом ответил польщенный чекист.

— А за что?

— Об этом пока нельзя…

Миновав охрану, ветераны двинулись на второй этаж. Звон стоял такой, точно по ступенькам поднимался, гремя монистами, цыганский табор. Народец, томившийся в очереди за справедливостью, уступал заслуженному старчеству дорогу, кто-то восхищенно перешептывался, фотографировал удивительное шествие на мобильный телефон. Наглый патлатый юноша увязался за колонной, на ходу уговаривая орденоносцев продать награды за мгновенную наличность, но бдительная Зинаида незаметным профессиональным тычком в печень разрушила его бизнес.

Судебный зал был пуст. К счастью, как выяснил дотошный Ящик, слушанье предыдущего дела отложили: истца, боровшегося за оттяпанный у него аккумуляторный завод, накануне избили в подъезде до полусмерти пьяные хулиганы. Обрадованный Жарынин рассадил стариков по степени представительности и погнал Пасюкевича с крестом и бандурой на задний ряд. Туда же сослали Бренча и Чернова-Квадратова, заспоривших о роли Вышинского в политических процессах 30-х годов.

— Гений!.. Кровопийца!.. — неслось с камчатки.

Вошел Морекопов и, величественно оглядевшись, сел. Поблизости поместились Огуревич, Меделянский и Ящик. Жарынин устроился так, чтобы незаметно кукловодить. Писодей притулился рядом. Супостатов пока не было. Режиссер начал волноваться: вот не придут и сорвут весь замысел! Из служебной двери высунулось жующее лицо секретарши и скрылось. Автор «Сумерек экстаза» осмотрелся. Зал выглядел вполне прилично: бодрые бежевые стены, еще не ободранная казенная мебель. На возвышении — длинный судейский стол, высокие спинки кресел, а над ними растопырил крылья золотой гербовый орел. Из двух жадных клювов торчали красные алчущие языки.

Жарынин встал, поднял руки, как дирижер, призывающий оркестр к вниманию:

— Позор!