Гиршуни

Milongera

Тип записи: комментарий

Берегитесь, господин Жуглан! Я и так слишком долго терплю ваши казарменные шуточки. Вот перестану Вас пускать к себе в блог — будете знать. Может быть, Вы этого и добиваетесь, Жуглан-Мужлан?

Juglans Regia

Тип записи: комментарий

Фигасе! Я?! Дабеваюсь?! Такова?! Ржунимагу! Жжош, радасть мая? Штобы я дабевался таво, штоб миня ни пускали — это ни жизнинна. Паверти слову жунтыльмена и жун-гуана: в биседах с дамами и пелотками я всигда старался дабицца — и, замечу биз ложнай скромнасти, абычна дабевался! — пряма пратевапаложнава. Как песал паэт: «И в спальню, видя в этом толк, пускали негодяев.» Хатя какой я, нах, нигадяй? Я разве шта падонак. Я хароший, гаспажа Милонгера. Я страсный и нежный портнер вросцвети танцивальных спасобнастев. Ниужели вам ни хочицца пазнакомицца са мною паближи? Мы бы вмести такой шейк адчибучили, хе-хе… А то што? — Пириписываимси уже целую вечнасть, а Вы мне так и ни росказали, где имина находецца ваша танцплащатка? В Маскве? В Модриди? Ва Фриско? В Токиа? В Ганконги? В Тельавиви? На Монхетени? Ась? Ау-у-у!

Milongera

Тип записи: комментарий

Ау. Всему свое время, господин Мужлан. Да и зачем Вам сейчас адрес моей милонги? Во-первых, он постоянно меняется: я редко танцую долго в одном месте, надоедает. А во-вторых, что Вы станете там делать? Вы ведь даже не начинающий и не сможете отличить гиро от калеситы. Поищите пока в своем Бруклине подходящие курсы, возьмите уроки, а там посмотрим. Ваш поэт прав: в негодяях есть толк. Они обычно не кривят душой собственной, а души чужие освобождают от всяких дурацких иллюзий. Каждый раз, когда я слышу, как какого-нибудь царя или полководца называют освободителем, я думаю: то-то же, наверное, негодяй был!

Конец комментариев

Milongera

Тип записи: частная

На чем я остановилась? Ах, да: …как динамики, из которых льется танго. Я пришла на милонгу в середине танды и заметила его почти сразу. Высокий японец, слегка суховатый, но очень ладный и координированный. Он танцевал с одной из постоянных посетительниц — молоденькой блондинкой по имени Шели, не слишком опытной, хотя и не совсем зеленой. Она лажала примерно на каждом шаге, но класс ведущего виден прежде всего в умении скрадывать огрехи ведомой. Что японец и делал, причем неплохо.

Впрочем, мне не дали слишком долго разглядывать нового тангуэро. Ведомых всегда мало, но дело даже не в этом. Парня, который меня прихватил, я знала уже давно и никогда не позволяла ему к себе приближаться. Отказывают на милонге очень просто: игнорируют приглашающие взгляды — и все тут. Но в тот раз я засмотрелась на японца, потеряла бдительность и не вовремя улыбнулась. Улыбка относилась только и исключительно к шелиной неуклюжести, но вышло так, что именно в тот момент я встретилась глазами с пареньком, и он получил замечательную возможность истолковать мою реакцию как долгожданное разрешение подойти.

Затем он в течение двух минут оттаптывал мне туфли, а я, кусая губы, дожидалась ближайшего момента, когда можно будет произнести поспешное «благодарю вас», что на негласном языке милонги означает в данных обстоятельствах лишь одно: «Уходи прочь и никогда больше не осмеливайся поднять на меня глаза!» Через некоторое время закончилась и танда. Японец, вежливо улыбаясь, проводил Шели к ее стулу. Мы встретились взглядом.

Слава Богу, он понял и подошел ко мне сразу же, когда начался первый танец следующей танды. Потом мы протанцевали несколько часов подряд, не расставаясь даже на вальсы, и это было почти восхитительно. Такой ведущий попадается редко — не чаще нескольких раз в год. Хотя, честно говоря, и этот новый японец оказался далеко не идеален: чересчур властен, слишком уж разыгрывал из себя мачо. Или в данном случае следует сказать «самурая»? Но когда мне удавалось отвлечься от этого прискорбного проявления весьма распространенной мужской глупости, тогда… тогда я получала, наконец, то, ради чего прихожу на милонгу, то, что ищу всем своим существом, всей душой, всем сердцем, всем телом.

Я получала свое чудесное, несказанное одиночество. Вокруг все пустело, как воздух в чьем-то старом стихотворении; исчезали постылые глупые лица, слюна растянутых в фальшивой улыбке губ, влажные руки, рубашки с полукружиями пота. Неведомо куда улетучивались запахи, спертая духота, отвратительная взвесь кашельной мокроты и гриппозных вирусов, гнилостные миазмы ртов… — вся та пакость, которой приходится дышать в любом месте, где толкутся люди. Раздвигались, падали стены, улетал ввысь потолок, последней прекращалась музыка… и вот — я оставалась совсем одна в морозной чистоте прекрасной гармонии, одна — наедине с Ним, наедине с Ведущим, танцующим мою ведомую жизнь к одному Ему лишь ведомому итогу.