Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера

Гитлер знал всех моих работников, именно в моем ателье он впервые познакомился с Евой Браун, с которой иногда перебрасывался парой слов в самой обычной, ничего не значащей манере. Порой он немного выходил из своей раковины и делал ей комплименты. Ни я сам, ни мои работники не замечали, чтобы он уделял ей какое-то особое внимание. Но не Ева. Она сказала всем своим подружкам, что Гитлер в нее влюбился и что она добьется, чтобы он на ней женился.

Гитлер, со своей стороны, и не подозревал о том, что творится в голове у Евы, и, разумеется, ни в малейшей степени не собирался связывать себя какими-то отношениями с нею ни тогда, ни позже. Для него она была просто привлекательной девушкой, рядом с которой, несмотря на ее легкомысленные взгляды – или благодаря им, – он мог успокоиться и отдохнуть, в чем так нуждался.

Часто, когда он собирался зайти к нам на часок, он как бы невзначай говорил: «Попросите зайти эту вашу Еву Браун, она меня забавляет». Бывало, что он вставал и говорил: «Пожалуй, загляну к Еве на полчаса; позвоните ей, друг мой, спросите, можно ли мне зайти». И очень часто мы все вместе, как он любил, ехали на пикник в один из красивых уголков, которыми изобилуют окрестности Мюнхена. Но никогда, ни словом, ни взглядом, ни жестом, он не показывал, что испытывает к ней какой-то более глубокий интерес.

Он часто дарил ей мелкие подарки, но это были цветы, шоколад, недорогие безделушки и пустяки, обычные проявления галантности, на которые он никогда не скупился. Однажды летом 1932 года она не явилась на работу. Я не волновался насчет этого, но где-то около полудня пришел мой шурин доктор Плате, и вид у него был очень серьезный.

– Плохие новости, – сказал он. – Прошлой ночью мне позвонила Ева. Она говорила тихо и с большим трудом и, очевидно, испытывая сильную боль. Она стреляла себе в сердце из пистолета. Она сказала, что чувствовала себя такой одинокой, потому что Гитлер пренебрегает ею, и хотела покончить с этим.

Шурин тут же вернулся в больницу. Чуть позже пришел Гитлер, и я рассказал ему о случившемся.

– Этот врач умеет держать язык за зубами? – первым делом спросил он, и я сказал ему, что он может положиться на скромность Плате.

Гитлер настаивал на том, что ему нужно переговорить с моим шурином, и из его слов я понял, что он получил прощальное письмо от Евы. В тот день они с Плате встретились у меня в доме.

– Доктор, прошу вас сказать правду. Вы не думаете, что фрейлейн Браун стрелялась только для того, чтобы покрасоваться в качестве пациентки и привлечь к себе мое внимание?

Мой шурин покачал головой.

– Выстрел был направлен прямо в сердце, – сказал он и сделал еще несколько замечаний, по которым было ясно, что он считает выстрел настоящей попыткой самоубийства.

Когда мой шурин ушел, Гитлер стал ходить взад-вперед по комнате. Вдруг он остановился и посмотрел на меня.

– Вы слышали, Гофман, – сказал он взволнованно. – Девочка сделала это из любви ко мне. Но я не давал ей никаких оснований для такого поступка.

Он повернулся и продолжил мерить шагами комнату.

– Очевидно, – продолжал он, больше обращаясь к самому себе, чем ко мне, – теперь мне придется за ней присматривать.

– По-моему, вы ничего не обязаны, – возразил я. – Никто не упрекнет вас за то, что натворила Ева.

– По-вашему, в это кто-то поверит? А во-вторых, кто поручится, что подобное не повторится?

Я не смог ему ответить.

– Если я возьму на себя обязательство присматривать за ней, – сказал он, – это не значит, что я на ней женюсь. Вам прекрасно известно мое мнение. Мне нравится в Еве то, что она не лезет в политику, как какой-нибудь «синий чулок». Ненавижу женщин, которые суются в политику. У государственного деятеля должна быть тихая и скромная подруга.

Таким образом Ева Браун добилась своего и стала подругой Гитлера.

Но и при всем при том между ними пока не было любовной связи в общепринятом смысле этого слова. Ева переехала к нему в дом, стала постоянной его спутницей в часы досуга, и, насколько мне известно, этим их отношения и ограничились. На самом деле я могу лишь еще раз уподобить Гитлера страстному коллекционеру, предпочитающему в одиночестве любоваться на свое последнее драгоценное приобретение. Более удачного сравнения мне в голову не приходит.

Ева категорически не допускалась ни на какие официальные приемы, ни государственного, ни международного уровня. Даже если в ближнем кругу Гитлера присутствовал какой-нибудь генерал или высокопоставленный чиновник, она не выходила к гостям и не садилась с нами за стол. Она никогда не сопровождала Гитлера в поездках и не приезжала к нему ни в одну из его ставок, но оставалась в его мюнхенском доме на Принцрегентштрассе, где Гитлер виделся с ней, когда представлялся случай, или приезжала в Бергхоф, когда Гитлер перебирался в Берхтесгаден. Она появлялась перед посторонними только в Бергхофе, где у нее были роскошные апартаменты, исключительно в компании Гитлера, его адъютантов и личного окружения, как будто была его родственницей.