Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера

– Несколько дней назад, – сказал он, – Гитлер послал за мной и холодным тоном сообщил, что в ставке больше не нуждаются в моих услугах. Он разрешил моей жене с детьми приезжать в Оберзальцберг, но сказал, что больше не желает меня видеть! И это благодарность за семь лет преданной службы!

Дружеские намерения Бормана в отношении меня были слишком ясны, поэтому я должен был действовать, причем действовать быстро.

Первым делом я отправился прямо на Вассенбургерштрассе, дом 12, который находился в нескольких минутах ходьбы и где жила Ева Браун с младшей сестрой Гретель.

– Входите, герр Гофман. Боже мой, что с вами стряслось?

Прежде чем я смог ответить, Ева быстро сбегала за бутылкой коньяка и налила нам по рюмке. Я сделал большой глоток и рассказал ей о моем телефонном разговоре со ставкой фюрера.

– Ну вот что, успокойтесь, вам не о чем волноваться! Во-первых, совершенно ясно, что вы не больны, а во-вторых, я, как обычно, буду в десять часов звонить фюреру и поговорю с ним об этом. Очевидно, произошла какая-то глупая ошибка. С другой стороны, господин Борман вполне способен на любую грязную интригу, если она отвечает его интересам!

– Когда будете говорить с фюрером, прошу вас, объясните ему все и скажите, что сегодня я еду в Вену, чтобы навестить жену, которая меня ждет. Прошу вас подчеркнуть это – иначе будет похоже, что я сбежал!

– Не надо так беспокоиться! Я все объясню, можете позвонить мне завтра утром из Вены; уверена, я уже смогу сказать вам, что все в порядке. А теперь давайте выпьем шампанского за встречу! За ваше здоровье, герр Гофман!

На следующее утро жена ждала меня в гостинице «Империал» в большом волнении.

– Кажется, дома все сошли с ума! – сказала она. – Вчера я позвонила и спросила, когда ты приедешь, и мне ответили, что ты серьезно болен, но «сверху» пришел приказ, что нужно соблюдать строжайшую секретность и мне ничего нельзя сказать по телефону! Я чуть было не бросилась в Мюнхен, когда мне это сообщили. Кто же сошел с ума – я или все остальные?

– Тебе хотели сказать, что у меня паратиф и мне запрещено появляться в ставке фюрера!

Я в двух словах рассказал жене о том, что случилось.

– Борман! – выразительно сказала моя жена. – Это все его проделки!

Она сразу же пошла к телефону, позвонила нашему другу доктору Деммеру и попросила его немедленно прийти.

Когда Деммер услышал о произошедшем, он многозначительно постучал себя по лбу.

– Разве вы не видите, друг мой, что от вас пытаются избавиться? Тем не менее я попрошу фрау профессора Кортини из инфекционного отделения нашей Лайнцской больницы осмотреть вас, она является авторитетом в этих вопросах. И чтобы сразу же вас успокоить, я могу здесь и сейчас уверить вас, что у вас нет никакого паратифа.

Тем временем моя жена запросила срочный разговор с Мюнхеном. Зазвенел звонок, и я схватил трубку.

– Ева?.. Вы говорили с ним вчера?

– Да, герр Гофман, но это было ужасно! Гитлер совершенно убежден, что у вас тиф, он бушевал, как сумасшедший, когда я сказала, что вы заходили ко мне перед отъездом в Вену. Он кричал, что с вашей стороны безответственно отказываться от карантина, потому что от вас заразятся все: и ваша семья, и зять, и все остальные, кто в Вене вступит с вами в контакт. Такое впечатление, что Борман буквально заколдовал его, я так ему и сказала! «Посмотрим, – вот что он мне ответил, – клянусь богом, я доберусь до сути этого дела!» Мне ужасно жаль, герр Гофман, но для вас у меня нет хороших новостей, – заключила она.

– Спасибо, Ева! Простите, что заставил вас пережить неприятные минуты.

Потом мы телефонировали в наш мюнхенский дом и получили такие известия:

– Только что были два господина из департамента общественного здравоохранения и сказали, что приходили за господином профессором.

После этого я пошел прямо в инфекционное отделение больницы и в течение недели, как и ожидал, получил не менее трех справок об отрицательном результате анализов: «Признаков паратифа не обнаружено». Но я еще не был полностью удовлетворен. Меня ужасно беспокоила вероятность другого исхода. Быть может, у меня таки найдут какие-нибудь микробы и я таки заболею – и в том и в другом случае я погиб. А что, если окажется, что я действительно бациллоноситель? Эта последняя мысль так меня напугала, что превратилась в навязчивую идею, и ни моя жена, ни врачи ничего не могли поделать.

В конце концов моя жена подвела общий итог одной фразой.

– У тебя не паратиф, – решительно сказала она, – а обострение паранойи!

Ожидание было выше моих сил, я хотел было тут же послать фотокопию результатов в ставку фюрера.

– Ради бога, прояви хоть немного терпения, – увещевала меня жена. – Подожди с месяц, пусть все успокоится; если прибежишь к ним с этим сейчас, они только придумают новую интригу!

Но я не соглашался.

– Здесь достаточно доказательств! – кричал я, размахивая фотокопиями, и немедленно написал Мореллю о том, что наверняка произошла ошибка, и попросил его сразу же передать фотокопии Гитлеру.