Гитлер и Габсбурги

Рождество Гитлер встретил в забитой бездомными ночлежке в венских трущобах, а по соседству пустовал Бельведер Франца-Фердинанда. У его семьи было много домов, где можно было от души повеселиться в праздники, но ни один из них не обладал величием Бельведера. Этот дворец строился для франко-итальянского эмигранта принца Евгения Савойского, впоследствии знаменитого австрийского генерала, дипломата и государственного деятеля. София восторженно стала называть его «Наш Бельведер», после того как там родился их сын Макс[161]. Но сразу было заведено, что на Рождество она со всем семейством уезжала в замок Конопиште, почти на пятьдесят километров юго-восточнее Праги. Именно там проходил медовый месяц пары, там началась ее семейная жизнь, родился первый ребенок, проходили семейные праздники. А самое главное, лишь в Конопиште никто не оспаривал ее права хозяйки и владелицы дома[162]

.

А вот в Бельведере, в доме собственного мужа, Софии хозяйничать не разрешалось. Для нее всегда были наготове свободное место за столом и стул, но дворцовый протокол запрещал ей ими пользоваться[163]. Если эрцгерцог уезжал более чем на несколько часов, с ворот и с самого дворца снималась охрана. Считалось, что теперь там никого из Габсбургов нет, поэтому до возвращения эрцгерцога гвардию отправляли в казармы. Это приводило детей Франца-Фердинанда в бурный восторг. Ведь они могли играть в пустых караульных помещениях, давая полную волю своему воображению[164]

.

Максу, Эрнсту и Софии Гогенберг никто никогда не объяснял, что значит это отсутствие охраны и почему в конюшнях Бельведера всегда готовы два разных экипажа. Позолоченный выезд предназначался для отца, потому что он был членом правящего дома и императорской семьи. Когда дети ехали вместе с ним, на козлах сидел кучер, одетый элегантнее иного фельдмаршала. Если же они садились в огромный «Граф унд Штифт» с шофером за рулем, встречные мужчины должны были приподнимать шляпы, а женщины и дети – приседать в реверансе. В другом экипаже и без отца их вообще никто не замечал[165].

Прошло целых девять лет, как в семействе Габсбургов появилась по-настоящему счастливая пара, но двор упорно изолировал супругу эрцгерцога от его общественной жизни. Для детей не было секретом: отца вынудили дать обет отречения, чтобы он мог жениться на матери. Франц-Фердинанд сказал дочери, что это его подарок ей и братьям. Обет позволял им создавать семьи по любви, то есть поступать так же, как родители[166]

. София, названная в честь матери, вспоминала:

Мы никогда не спрашивали родителей, с какими трудностями они сталкивались, и я совершенно не помню, чтобы они усаживали нас рядом с собой и объясняли, в чем дело. О создавшемся положении вообще не говорили, как будто его и не было. Но мы, конечно, все знали. Каждое посещение двора было страшным переживанием, потому что там мы ощущали себя людьми другой категории[167]

.

Матери разрешалось появляться на придворных церемониях, но нельзя было входить и выходить вместе с отцом, разделять с ним придворную трапезу, стоять рядом, когда он приветствовал войска или принимал почести от них. К великой досаде Франца-Фердинанда, ему даже нельзя было говорить «мы с супругой», выступая на публике.

Для защиты эрцгерцог держал свою семью в золотой клетке, куда не долетали оскорбления и обиды. При первой возможности он надолго увозил жену и детей подальше от двора Габсбургов, который их высокомерно игнорировал. Весь январь и февраль, в самый разгар зимнего бального сезона в Вене, семья вовсю каталась на лыжах, санках и коньках в Санкт-Морице. В марте отмечали день рождения герцогини в замке Мирамаре на побережье Адриатики. В июне ездили на море в Бельгию, в августовское пекло остывали в Каринтии, осенью охотились в Эккартсау и Блюнбахе[168]. В зависимости от светского календаря и сезона охоты в Вене старались не задерживаться. Лишь Конопиште оставался родным домом. Гитлеру и другим критикам представлялось, что надменный эрцгерцог презирает Вену, самый большой немецкоязычный город Европы. Эрцгерцог же полагал, что защищает свою семью от неприязни семьи Габсбургов и императорского двора. Мало кто догадывался, в чем тут дело. Среди таких понятливых была и жена эрцгерцога Карла – Зита.