Гиви и Шендерович

— Царь времен, — сокрушался Шендерович, с натугой держа брыкающуюся спеленатую Алку, и не может справиться с каким-то паршивым суккубом! Позор!

— Ответь мне, о, многомудрая! — взывал тем временем Гиви, — верно ли трактую я следующие строки Моше Ибн Эзры из его знаменитого «Ожерелья»:

«Дочь виноградника в радость нам, други, дана,

чтоб с ее помощью справиться с дочерью дня!

И потому в череде нескончаемых дней,

Нами вовек будет превозносима она!»

как вариант старой российской пословицы «дневная кукушка ночную перекукует»? Ибо если мы вспомним, что в «Песне песней» Сулеймана ибн Дауда невесты, готовые взойти на брачное ложе, обращались к женихам, сравнивая оных с лисятами, а себя — с обитателями виноградников, возможно, духами плодородия, и…

— Что? — возмущенно спросила Алка из-под плаща. — Кто тебе сказал такую редкую чушь? Дочь виноградника в «Ожерелье» Ибн Эзры, это, разумеется, вино. Быть может, такая вульгарная трактовка тебя не устраивает, но вино в поэтическом контексте зачастую обладает свойством спасать человека от превратностей судьбы и исцелять его от всякого рода болезней. Между прочим, только ленивый не заметит, что в «Песни песней» прослеживается совершенно та же аллюзия, поскольку мыслящий человек усмотрит тут явную параллель с эзоповскими «лисой и виноградом» — образ, возможно восходящий еще к древней семитской традиции. Что же до «дочерей дня», то это чистейшей воды метафора, означающая «невзгоды», тем более, что подобное определение уже встречалось в двадцать шестом стихе того же раздела…

— Порядок, — сказал Гиви, — вытряхивай ее, Миша.

— А? — Шендерович несколько нерешительно выпростал верхнюю часть Алки из-под плаща, — ты уверен?

— Ни в чем нельзя быть уверенным под луной, — сказал Гиви, — но это, вроде, ее естественное состояние.

— С натяжкой, но да, — согласился Шендерович, — Алка, ты в порядке?

— Как я могу быть в порядке? — вопросила Алка, раздраженно охорашиваясь, — сначала ты меня зачем-то в мешок запихал, потом пристаете с какими-то дурацкими вопросами…

Она огляделась, растерянно моргая.

— Неплохо сработано, о, Гиви, — тихонько сказал Дубан, — и все же, на вашем месте, я предпочел бы перерезать ей глотку. Ибо природа ее неустойчива весьма.

— Это ничего, — печально отозвался Гиви, — она всегда такая.

— Я и говорю, — мрачно согласился Дубан.

— Слушай, Мишка, а где это мы? — Алка наконец-то углядела развалины рухнувшей башни, золотые купола Ирама, на которых играл звездный свет и черные силуэты гор Мрака, небо над которыми начинало постепенно светлеть, — это ж совершенно очевидно не Стамбул!

— А то! — согласился Шендерович, расправляя истерзанный Алкой плащ, — это Ирам. Тебе сие слово что-нибудь говорит, о, многознающая?

— Разумеется, говорит, — по-прежнему раздраженно отозвалась Алка, — своего рода версия «небесного града». Шам Шаддад, этот палач народов, вроде бы построил его в пустыне в подражание раю. Понятное дело, Всевышний от него камня на камне не оставил — от Ирама.

— Всевышний просто поднял его в свою ладонь, да и перенес в сопредельный сосуд, — сказал сердитый Дубан, — с чего бы, о, женщина, ему крушить столь прекрасное творение рук человеческих?

— Содом с Гоморрой, он, между прочим, ликвидировал, — заметила Алка.

— Сие совсем другое дело, — отрезал Дубан, — те города погрязли в таком разврате, что даже воздух над ними почернел! Что же до Ирама, то как может он погибнуть, когда он — ось, вкруг которой вращаются миры? Впрочем, что ты понимаешь в этом, о, дочь дочери дня!

— В пределах библейского узуса такого понятия, как Ирам, нет, — пожала плечами Алка, — тем более, в качестве оси, вращающей миры. Еще в дополнительных источниках, между прочим, излагается версия, что Ирам был разрушен джиннами, восставшими против Господа. Ибо именно здесь окопались они для своей последней битвы…

— Ах, да! — хлопнул себя по лбу Шендерович, — джинны! Давайте, ребята, шевелитесь! У нас еще джинны на повестке дня.

— Мишка, — удивилась Алка, — ты что, совсем крышей поехал?

— Я, между прочим, царь времен, — сухо ответил Шендерович.

Он задумался, рассеянно озирая горизонт.

— Впрочем, — сказал он, — джиннов можно отложить назавтра. Быть может, это и произведет на диван не слишком благоприятное впечатление, однако ж, меня оправдывает то, что Масрур временно вышел из строя.

— В самом деле? — холодно спросила Алка и обернулась к Гиви, осознав, наконец, его присутствие, — А, это ты! Привет! Послушай, ты хоть мне скажи, что он несет такое? Это ж болезненный бред!

— Он царь, — вздохнул Гиви.

— Да? — опять удивилась Алка. — а я тогда кто? Королева испанская?

— До сей поры ты была суккубом, о, мерзкая, — неприязненно пояснил Дубан.

— Еще один псих, — флегматично констатировала Алка.

Они приближались к дворцовым воротам. Небо совсем посветлело, чистые краски утра плясали на зеленых террасах, уступами спускающихся с гор, в узких переулках протяжно кричали водоносы…