Гладиатор

— Римляне, преторианцы, доблестные мужи, защитники императора! Юпитер сурово наказывает нас за все наши проступки и злодеяния. Едва один наш император покончил самоубийством; едва сенат успел избрать его преемника и еще прежде, чем он успел вступить на трон, ясно стало, что этот добродушный старик не владеет уже рассудком. Мало того, что он отказывается ступить на римскую землю, — его сомнительные советники оказывают на него столь пагубное влияние, что уже сейчас, когда он еще даже не появился в Риме, положение не стало лучше, чем оно было при Нероне. Поэтому нам необходим новый, совсем иной император. Я долго размышлял, следует ли мне претендовать на этот тяжкий пост. Да, следует, говорю я сейчас. Во мне нет ни твердолобости старика, ни легкомыслия юнца, при этом я обладаю богатым опытом. Во время поездки Нерона в Грецию я руководил делами государства, не нанеся при этом ни малейшего ущерба. Облеченный властью императора, я буду править еще успешнее. Эту власть можете вручить мне только вы. Вы возвели на трон нашего последнего императора, и ни разу еще сенат не осмелился воспротивиться вашим требованиям. А потому, трибуны, соберите своих солдат и разъясните им создавшееся положение. В полночь я прибуду в наш лагерь, и вы провозгласите меня императором!

Трибуны разошлись, чтобы, собравшись небольшими группками, обсудить шансы своего командующего. Мнения разделились. Разумеется, появление на троне преторианца заметно усилило бы их влияние, но по сравнению с Сульпицием Гальбой Нимфидий Сабин был просто бедняком. Ясно было, кто из них двоих сумеет лучше расплатиться с гвардейцами звонкой монетой.

Лагерь преторианцев расположился в двенадцати километрах от центра Рима, между Номентанской и Коллатинской дорогами. Это была просторная площадка, окруженная четырьмя блоками казарм. Ясной звездной ночью в сопровождении нескольких вооруженных друзей, окруженный несшими факелы рабами, Нимфидий приблизился к главному входу. Он не сомневался в том, что получит поддержку преторианцев. Но почему, ради всех богов, заперты ворота? В темноте Нимфидий различил на стене силуэты гвардейцев в полном вооружении.

— По чьему приказу вы вооружились? — крикнул в темноту Нимфидий.

В ответ послышалось многоголосое: «Гальба — наш император! Гальба — наш император!»

Командующему преторианцами стало ясно, что он проиграл. Мгновенно сориентировавшись в ситуации, он тоже выкрикнул:

— Гальба — наш император!

В это мгновение ворота отворились. Спутники Нимфидия замерли, словно окаменев. Заколебался и он. Что ожидает внутри? Не западня ли это? Прежде всего Нимфидий подумал о бегстве, но тут же понял, что поступить так просто не может. Командир, убегающий от собственных солдат, терял право называться командиром.

Вглядываясь в темноту, Нимфидий твердым шагом прошел через ворота. Он уже достиг внутреннего двора, когда в воздухе свистнуло копье. Один из спутников Нимфидия вскинул окованный железом щит, и копье с лязгом ударило в него. Прежде чем Нимфидий понял, что же происходит, вооруженные мечами преторианцы набросились на своего командира. Нимфидий оказался в самой гуще жестокой, похожей на бойню схватки. Ему удалось укрыться в какой-то каморке, но солдаты вытащили его оттуда и долго рубили мечами, оставив бездыханным в луже крови.

Гальба прибыл в Рим только в начале октября. Он сразу же утратил симпатии преторианцев, отказавшись выплатить обещанные деньги. «Я имею привычку, — сказал он, — набирать в свою армию солдат, а не покупать их». Эти слова Гальбы стали его смертным приговором. Преторианцы свергли его уже после трех месяцев правления.

Не дольше продержался и его преемник Оттон, так что римляне начали по утрам не без сарказма приветствовать друг друга:

— Salve, кто там у нас сегодня император?

— Оттон? Нет, с сегодняшнего дня уже Аул Вителлий!

— Аул Вителлий? Ах, этот!..

— Но его тоже со дня на день убьют.

— И кто же будет его преемником?

— Веспасиан.

— O tempora, o mores!.. О времена, о нравы!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Твое имя?

— Марк Энкольпий.

— Чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Я главный мастер в термах Агриппы. Под моим началом две тысячи рабов-банщиков.

— Чего же ты хочешь?

— Господин, мне нужно пятьдесят тысяч сестерциев. Я знаю, что для мастера это очень большая сумма, но деньги будут хорошо вложены.

— Уж не хочешь ли ты открыть для блага общества новые термы? — засмеялся Вителлий.

— Нет, господин, — ответил Энкольпий. — Я открою на Марсовом поле дом умащиваний и массажа. Я заметил, что все больше знатных римлян избегают посещать общественные купальни. Слишком велика там толчея. Я снял дом неподалеку от терм Агриппы, и сейчас мне не хватает только мебели и оборудования.

— Твоя идея мне нравится, — сказал Вителлий. — У тебя есть семья?

— Жена и две взрослые дочери. Все они будут помогать мне.

— Готов ли ты взять заем под двенадцать процентов? Погашать начнешь через пять лет, а потом будешь каждый год выплачивать пять процентов общего долга.

— Благодарю, господин! — Энкольпий упал в ноги Вителлию, пытаясь поцеловать его руку, но тот отдернул ее.