Глаголь над Балтикой (СИ)

Злость привычно толкнулась в виски. Будь прокляты эти умники из-под адмиралтейского шпица, снарядившие и отправившие в бой эскадру, не имевшую надежды одержать верх над неприятелем! Будь прокляты те, кто настоял на скорейшем выходе кораблей, не дав им, как следует, совместной подготовки и артиллерийских учений! "На помощь первой тихоокеанской идете, выручать наших в Артуре", говорили они и в этом как-будто был какой-то смысл - объединившись, эскадры смогли бы пересчитать шпангоуты броненосцам микадо. Да что там, он и сам так думал. Но куда было гнать, после того как корабли первой тихоокеанской задохнулись в ловушке Порт-Артура?! Вместо того, чтобы отозвать обратно вторую тихоокеанскую эскадру, которую вел адмирал, ее "усилили" третьей "эскадрой", под командованием Небогатова - старинный броненосец "Николай I", ровесник эпохи броненосных таранов, и три броненосца береговой обороны учебно-артиллерийского отряда - каждый размером меньше крейсера и с вполовину расстрелянными орудиями.

Но и тут оставалась еще надежда на то, что корабли второй эскадры бросят якорь где-нибудь в Камрани, дождутся и встретят бронепаноптикум Небогатова, и...  останутся на месте. Готовая к походу и бою эскадра, об истинной боевой ценности которой японцы не догадываются, могла бы стать грозным аргументом дипломатических баталий, а под угрозой генерального сражения, которое могло склонить чашу весов на сторону Российской империи, не грех было заключить с микадо приемлемый мир. 

Пустое.

Когда его корабли бросили якорь у Мадагаскара и стало известно о гибели Порт-Артурской эскадры, многократно обращался адмирал в Петербург, объясняя, что четыре негодных к эскадренному бою корабля не увеличат его мощи.  Что с медлительными "самотопами" Небогатова пройти во Владивосток будет много сложнее, чем без оных.  В ответ он получил недвусмысленное указание - задачей вверенных ему сил является, отнюдь не прорыв во Владивосток, но овладение Японским морем!  Адмирал писал: "С имеющимися в моем распоряжении силами не имею надежды восстановить преобладающее положение на море. Моя единственно возможная задача -- пройти во Владивосток с наилучшими судами и, базируясь на него, действовать на сообщения неприятеля". Это был тот максимум, который он мог еще сделать. А от него требовали победы в генеральном сражении!

Получив эту телеграмму, адмирал едва смог сохранить бесстрастное выражение лица.

- Ступайте, голубчик, я сам напишу ответ, -  сказал он лейтенанту, ведавшему секретной перепиской, но видать в голосе прозвучало что-то такое, что заставило молодого офицера ретироваться едва ли не бегом...

...И тут же в стену адмиральского салона ахнул, расколовшись на части, тяжелый морской бинокль.

Горячая, всепобеждающая ярость захлестнула адмирала с головой. Большинство лучших его броненосцев были едва закончены постройкой, не сплаваны, и хотя артиллерийские учения велись до самого выхода из Либавы, этого было мало, совсем мало! А ведь он сам, сам настаивал на том, чтобы вывести эскадру пораньше! Ему казалось, еще был шанс прийти на выручку своим в Артуре...

А если и нет, встать на Мадагаскаре, дождаться аргентинских крейсеров, покупка которых должна была вот-вот состояться, да парохода "Иртыш", который должен был доставить второй комплект снарядов на эскадру. Тогда можно было и сплаваться, обучиться совместному маневрированию, еще подтянуть комендоров. Но кто же знал, что вместо снарядов "Иртыш" доставит лишь уголь, а вместо новейших кораблей, построенных для Аргентины и Чили в Европе, адмирал получит "самотопы" Небогатова?!

Должен был знать. Ведь не первый год служил Отечеству, ведь знал, как делаются дела под адмиралтейским шпицем, мог догадаться, что ничего хорошего не будет - но не внял голосу предчувствий. А когда понял, то...растерялся.

Честь моряка и адмирала требовала вести флот вперед, хотя бы и в последний бой, ведь мертвые сраму не имут. Но что толку с его чести, если результатом такой битвы станет разгром и проигрыш войны? Совесть кричала о том, что нужно сознаться, объявить на весь мир о недееспособности эскадры. Тогда, конечно, его карьера была бы окончена, а история заклеймит его трусом и предателем. Однако люди, вверенные его командованию, останутся живы, корабли - целы. Но что если он сгустил краски? Что, если Хейхатиро Того вдруг допустит какую-нибудь фатальную ошибку?  Что, если у него все же есть какие-то шансы, которых он пока не разглядел? Ведь тогда он действительно будет предателем, не оправдавшим доверия Государя Императора, дальневосточной армии и всего русского народа!

Адмирал разрывался между честью и совестью. Едва ли не впервые в жизни он не знал, как ему следует поступить.  И вместо того, чтобы сделать какой-то выбор, смалодушничал, отложил решение на потом, в надежде на то, что в Петербурге все же одумаются, отзовут эскадру, не бросят тысячи моряков на убой.