Гламорама

К моей двери пришпилено уведомление о выселении, поэтому, когда я открываю ее, я смотрю в сторону режиссера, закатываю глаза и протягиваю: «Да ради бога!» В то же самое мгновение начинает звонить телефон, а я шлепаюсь без сил на мое кресло-набивнушку и, сняв трубку, зеваю в нее:

— Виктор слушает. Что стряслось?

— Это Палакон, — отвечает мне решительный голос.

— А, Палакон, у меня сейчас совсем нет времени разговаривать, так что…

— На столе в вашей кухне лежит коричневый конверт, — говорит Палакон, не слушая меня. — Откройте его.

Я смотрю в двери кухни не меняя позы и действительно замечаю лежащий на столе конверт.

— Ладно, — говорю я. — Положим, чувак, я открыл твой коричневый конверт.

— Нет, мистер Джонсон, — раздраженно говорит Палакон. — Пожалуйста, встаньте и пройдите на кухню.

— Ни фига себе! — восклицаю я, впечатленный его напором.

— Я хочу, чтобы вы взяли этот конверт с собой, когда отправитесь в Лондон искать Джейми Филдс, — продолжает Палакон. — Мы зарезервировали вам каюту первого класса на теплоходе «Королева Елизавета II». Он отплывает из Нью-Йорка сегодня в четыре часа дня. Ваши билеты — в том самом коричневом конверте, который лежит на столе в кухне, кроме того, там…

— Подожди-ка минутку, — говорю я. — Притормози.

— Да? — вежливо переспрашивает Палакон.

Я долго молчу, придумывая, что бы мне сказать, и наконец брякаю:

— Ты мог бы по крайней мере отправить меня гребаным «конкордом».

— Мы зарезервировали вам каюту первого класса на «Королеве Елизавете II», — нимало не смутившись, повторяет Палакон. — Судно отплывает из Нью-Йорка сегодня в четыре часа дня. Машина заедет за вами в полвторого. Ваши билеты в коричневом конверте вместе с десятью тысячами долларов наличными на, эээ, дорожные расходы…

— Квитанции сохранять?

— Совершенно необязательно, мистер Джонсон.

— Зашибись.

— Я свяжусь с вами на борту судна. И не забудьте взять коричневый конверт. Это крайне важно.

— Почему? — спрашиваю я.

— Потому что он содержит все, что может вам понадобиться.

— Мне нравятся такие конверты, — констатирую я.

— Спасибо.

— Палакон, как ты узнал, что я смогу поехать сегодня?

— Я прочел заметку в «News», — отвечает он. — И сделал выводы.

— Палакон…

— Ах да, — говорит Палакон перед тем, как повесить трубку, — шляпку тоже возьмите с собой.

После некоторой паузы я спрашиваю:

— Какую шляпку?

— Вам известно какую. И он вешает трубку.

1

— У тебя есть способности, — говорит Джейми.

В моем флэшбеке мы сидим в общей комнате в Кэмдене, одна бутылка пива «Molson» на двоих, темные очки на глазах, взгляд тусклый, между нами на столе лежит очищенный, но нетронутый апельсин, и мы уже прочитали наши гороскопы, на мне футболка с надписью «ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ НЕ УДОЛБАН, САМОЕ ВРЕМЯ НАЧАТЬ», и я жду, пока высохнет мое мокрое белье, а она то играет с карандашом, то нюхает таиландскую орхидею, посланную ей каким-то тайным воздыхателем, и какой-то попсовый хеви-метал — то ли Whitesnake, то ли Glass Tiger — доносится непонятно откуда, выводя нас из себя, и ее дилер не приедет до следующего вторника, поэтому мы практически не реагировали ни на что происходившее вокруг, а небо начинало хмуриться прямо у нас на глазах.

Мы сидели в общей комнате и говорили о том, как измельчали все вокруг, обсуждали романы, которые у нас были со всеми этими мелкими людишками, а затем Джейми заметила то ли особо ненавистное лицо, то ли бывшего любовника (как правило, эти две категории полностью совпадали), наклонилась ко мне и поцеловала, даже прежде чем я успел вымолвить: «Что за дела?» Парень — по-моему, его звали Митчелл — прошел мимо. Ей было мало того, что мы уже трахались недели две — ей нужно было, чтобы все кругом знали об этом.

— Ну и умотался я прошлой ночью, — зеваю я и потягиваюсь.

— Ты был просто великолепен, — говорит она.

— Постригись, — бурчу я в сторону какого-то типа с «конским хвостом», прошмыгнувшего мимо, а Джейми заметила за окном садовника, подстригающего куст роз, и кокетливо облизнула губы.

Ее длинные ногти всегда были покрыты белым лаком, и она обычно начинала предложение со слов «Вопреки общераспространенному мнению…». Она презирала мужчин в бейсболках, но сама носила бейсболку, когда ей казалось, что ее волосы плохо выглядят или ей не хотелось их мыть с похмелья. Остальные излюбленные ее пунктики по поводу мужчин были легко предсказуемыми: она терпеть не могла, когда кто-то изображал из себя негра, пятна мочи или спермы на трусах в обтяжку (разновидность мужского нижнего белья, которую она ненавидела), плохо выбритые щеки, когда оставляют засос, когда ходят повсюду с книгами под мышкой («Это Кэмден, черт побери, а не Йейль», — возмущалась она). Она не питала ни малейшего почтения к презервативам, но твердо знала, у кого из парней в колледже есть герпес, а у кого — нет (эту информацию она получала от влюбленной в нее медсестры-лесбиянки в студенческой поликлинике), так что все это была одна сплошная показуха. Шекспир «раздражал» ее.