Главари. Автобиография лидера футбольных фанатов

Он был прав. Я не признал себя виновным, и суд продолжался два дня. Меня арестовали два копа, которые, как выяснилось позже, находились на другой стороне улицы и видели абсолютно все. Подросткам было по семнадцать лет, и, что гораздо хуже, пистолета при них не нашли. Нашли лишь обрезок трубы, напоминающий пистолет. Я даже не мог отомстить им. Не с детьми же иметь дело? Присяжные признали меня виновным, и в 1995 году старая история повторилась. На этот раз я получил один год и был снова отправлен в «Стрейнджуэйз».

Несколько парней, работавших на меня, отсиживали там разные сроки. Я договорился с одним из офицеров, и в итоге попал в блок «G», где и размещались старые знакомые. Спустя два часа я оказался там где нужно — в собственной камере с телевизором. Вскоре мне удалось пообщаться с одним парнем, который стоял на дверях в «Хасиенде», а теперь отбывал четыре года за то, что сломал кому-то челюсть, и он сказал, что работает на раздаче пищи.

— Я бы тоже не прочь поработать там.

— Там пока нет мест, — ответил он.

Но я все равно пошел туда во время обеда, надев белый халат.

— Ты что делаешь? — спросил охранник.

— Я на раздаче.

— Кто сказал?

— Я сказал.

— Тебя нет в списке.

— Я буду работать здесь бесплатно, пока место не освободится.

— Ладно, валяй.

Я работал на раздаче совершенно бесплатно в течение двух недель, пока это место не освободилось и я не занял его официально. Жил, можно сказать, роскошно: еды до отвала, собственная комната. Как в доме отдыха. Что еще помогло, как ни странно, так это статья на две полосы в «Манчестер ивнинг ньюс» под заголовком «Зона сумерек». В ней рассказывалось о конфликтах между разными группами при входе в клубы Манчестера. Мое имя склонялось на все лады. Даже фотографию поместили. После этого некоторые люди стали смотреть на меня по-другому, хотя я и не изображал из себя большую шишку. Зеки постоянно болтают, и охранники в курсе всего. Может, они боятся, что на них нападут по дороге домой? Но я не собирался этого делать.

Кончились те деньки, когда люди в тюрьме хотели быть паханами, чтобы бросать направо и налево: «Я с ним разберусь, я ему жопу надеру!» Сейчас все опасаются того, что с ними может случиться в ответ, если они попробуют что-нибудь с кем-нибудь сделать. Я причинил много бед людям в прошлом, но не настолько, как мне кажется, чтобы кто-то вознамерился убить меня. Многие хотели познакомиться со мной, чтобы «заматереть» в глазах окружающих, заставить остальных почувствовать, что они кое-что значат в тюрьме. В «Стрейнджуэйз» охранники уважали того, кто был известен в Манчестере. Сидевшие здесь люди из других городов и мест оказывались никем.

Я забеспокоился. Мне постоянно сообщали о переводе в другую тюрьму, чего очень не хотелось, потому что «Стрейнджуэйз» — весьма удобное место для свиданий, телефонные карточки здесь работают дольше, телевизор, пусть и до 20.00, но тоже великая вещь. Хотя были там и совершенные идиоты — наркоманы, постоянно выводившие меня из себя. Семь лет назад в тюрьме не было такого количества «торчков». А теперь их навалом. В тюрьме они способны найти все что нужно. Даже больше, чем на свободе. Я стал попросту их вырубать.

Как-то раз меня окончательно достал один мудак в телефонной будке. Я выволок его в коридор и жестко отпрессовал. Потом какой-то скаузер начал угрожать мне, пока я брился. Якобы его ногу задели тележкой. Что ж, пришлось зайти к нему в камеру и отметелить. Охранники все знали, но закрывали на это глаза.

Последним, кто попался мне тогда под горячую руку, оказался один парень на завтраке. Я стоял на раздаче и положил ему кусочек бекона. Он бросил на него взгляд и спросил:

— Это что за херня?

— То, что тебе положено. Один кусок.

Это и впрямь была не самая удачная порция. Почти одно сало и узенькая полоска мяса. «Такого не надо!», — сказал он, и то, что лежало на его тарелке, полетело мне прямо в лицо.

Я настолько остолбенел, что стоял как вкопанный, пока парень спокойно удалялся.

Вслед ему раздался вопрос, заданный охранником:

— Ты же не собираешься оставить все как есть, не так ли, Фрэнсис?

— Хера с два!

На мне по-прежнему передник и резиновые перчатки, но я обхожу все корпуса и бараки, все камеры, открываю каждую дверь, чтобы найти этого козла и прибить.

Тем временем кто-то наставлял его: «Это же Микки Фрэнсис. Лучше сходи и извинись, иначе он тебя уроет».

В итоге парень спускается в кухню, где я мою посуду, все еще злой, как черт.

— Я хочу извиниться перед тобой, чувак.

— Ну так подойди и скажи, что полагается.

Тот делает несколько шагов вперед и оказывается на нужном расстоянии. Я заряжаю ему в челюсть, он ударяется головой об окно, разбивает его, из носа хлещет кровь. Охранники все это видят, но попросту закрывают дверь в кухню. Я продолжаю начатое и отделываю парня по полной программе, а затем спокойно выхожу. Его нос — сплошное кровавое месиво. Один из сильно недолюбливавших меня тюремщиков по фамилии Криксон идет и закладывает. Я возвращаюсь к своей посуде, но другой охранник сообщает по секрету: «Лучше оставь все это, завтра тебя переводят».