Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Среди обвиняемых было несколько человек, которых я знал как своих заклятых врагов. Но были также другие люди, которые, хотя и не отличались сильным характером, все же были внутренне настроены против гитлеровского режима и могли рассматриваться в обычной жизни как порядочные люди.

С моей точки зрения, дело Геринга представляло наибольшую трудность. Долгое время многие надеялись, что Геринг нащупает политически умеренный курс и будет ему следовать. В начале существования гитлеровского режима я тоже разделял эту надежду. Геринг не раз демонстрировал склонность двигаться в этом направлении. Его критика Гитлера до захвата тем власти представляла разительный контраст последующему явному выражению преданности фюреру. Когда он понял, что только через Гитлера сможет удовлетворить свою жажду власти и богатства, то подавил в себе чувства протеста.

В ходе Нюрнбергского трибунала Геринг проявил большую находчивость как в поведении, так и в репликах с места. В качестве свидетеля он обнаружил такую быстроту и остроту ума в ответах наряду с внешним проявлением такого величественного достоинства, что это произвело впечатление даже на обвинение.

Но даже это внешнее великолепие не могло прикрыть того, что Геринг занимался шантажом, убийствами, грабежами, воровством и совершал многие другие преступления. Лично я всегда смотрел на Геринга как на худшего среди обвиняемых по причине его происхождения из порядочной семьи и воспитания в приличных условиях. В отличие от Геринга, Штрайхер казался мне патологическим маньяком, а Кальтенбруннер — жестоким фанатиком.

С человеческой точки зрения Рудольф Гесс, видимо, являлся порядочным человеком с наилучшими намерениями. Он никогда сознательно не принимал участия и не соглашался совершать преступления. Но то, что он не всегда вел себя ответственно, в ходе трибунала нашло подтверждение. Наконец, большой вопрос состоял в том, мог ли он рассматриваться как человек, страдавший на сорок девять или пятьдесят один процент заторможенностью интеллекта. В тюрьме он выглядел совершенно апатичным и отчужденным.

Для Риббентропа было только одно оправдание, даже при самой благоприятной оценке, — это его непроходимая тупость. Для каждого дипломата существенны такие качества, как ум, такт, безупречные манеры, вежливость. Риббентроп не обладал ни одним из этих качеств.

Общее мнение о Кейтеле было, так сказать, единодушным: он был слепым и безответственным исполнителем воли своего хозяина.

Четвертым номером на скамье подсудимых сидел Альфред Розенберг, который со своей обычной сдержанностью был погружен в себя весь Нюрнбергский процесс и держался своих философских фантазий вплоть до момента казни.

Двухкомнатная камера на первом этаже была приспособлена под небольшую часовню, так что мы могли посещать церковь. Ни Розенберг, ни Штрайхер, ни Гесс никогда не присутствовали на богослужениях. В дни своего пребывания в тюрьме после оправдания я видел, как американский пастор-протестант настойчиво пытался вызвать Розенберга на разговор в коридоре, но был отвергнут холодно и категорично.

Геринг был наиболее ревностным посетителем богослужений, хотя и другие получали от них удовлетворение: частью из-за религиозных убеждений, частью из-за симпатий к священнику, частью из-за того, что служба давала возможность для взаимного общения.

От заключенных-католиков я слышал, что их священник, отец Сикстус, относился к узникам под его попечением наиболее заботливо. Ему не раз удавалось помочь им способами, которые были строго запрещены. Он связывался с их семьями, о чем не смел и помыслить наш добрый пастор Герике. Но наибольшим достижением отца Сикстуса, на наш взгляд, было то, что он склонил к смиренному покаянию Франка, губернатора Польши, который более, чем кто-либо еще, был причастен к уничтожению евреев.

Мой преемник на посту председателя Имперского банка Функ представлял собой довольно печальное зрелище. Он был в общем-то приличным малым и не глупым, но ленился, ему не хватало также понимания сути возложенных на него обязанностей. Уверен, что он не знал многих вещей. Он был глубоким знатоком музыки и явно отдавал предпочтение литературе и искусству. К сожалению, он злоупотреблял алкогольными напитками, как и многие партийные лидеры. Показания давал слабым, плаксивым голосом.

Дениц и Редер, а также Йодль оправдывали свое поведение выполнением воинского долга. Уверен, что, если бы их снова судили сегодня, результат был бы иным по сравнению с периодом вскоре после окончания войны.

Ширак тоже производил характерное впечатление незрелости и нерешимости.

Папен, как и я, привлекался к суду первый и второй раз. Но ввиду того что трое из его ближайших коллег были убиты Гитлером при отсутствии его активного протеста, он не мог избежать сурового морального осуждения.