— Да я вообще парень не глупый… — улыбнувшись напоследок служанке, девочка была неплохая и точно не была виновата в том, что со мной происходило, я встал и последовал за парочкой. Вернее за одним из них, второй примостился в хвосте, похоже, чтобы не дать мне возможности сбежать назад по коридору.
Из комнаты меня за это время так ни разу и не выпустили, так что сейчас я с любопытством озирался по сторонам. Впрочем, смотреть было особо не на что. Коридор как коридор, с парочкой таких же, как в моей комнате, дверей, похоже, это место предназначалось для содержания таких же, как я, пленников. Там дальше оказалась лестница, за ней — ещё один коридор, потом мы свернули в боковое ответвление, и через десяток метров передний бугай остановился у неприметной двери в конце этого коридорного аппендикса. Из–за неё неожиданно слышались голоса, крики и улюлюканье, похоже, где–то веселье шло полным ходом.
Бугай постучался в дверь, и спустя несколько секунд ожидания с той стороны в замке повернулся ключ. Голоса сразу стали громче и отчётливее, а на меня уставился знакомый уже толстячок, на лице которого расплылась довольная ухмылка.
— Заводите, — бросил он, и меня втолкнули за дверь.
Судя по всему, я оказался за чем–то вроде театральной сцены. На полу лежали верёвки и мешки, видимо, противовесы для рампы, а в паре метров слева начиналась сама сцена, на которую вели деревянные ступеньки. Того, что происходило в зрительском зале я не видел, обзор закрывала тяжёлая тёмно–бордовая кулиса, однако голос, видимо, ведущего, я слышал отлично.
— Итак, кто предложит больше? Десять серебряных за гномиху раз… десять серебряных два…
— Даю одиннадцать! — как–то дёшево… меня за полторы сотни, а её — за десяток? Это как считается, сексизм или расизм?
— О, здравствуйте, господин Иан! Рад, что вы почтили нас сегодня своим присутствием! Одиннадцать серебряных монет за гномиху от господина Иана раз!..
Твою–то мать… аукцион рабов! Меня сейчас продадут как какую–нибудь корову! Глаза забегали в поисках способа побега, но стоящие по бокам от меня амбалы рушили любой мало–мальски адекватный план, какой я только мог придумать.
— Не пытайся сбежать, не получится, — явно заметив панику на моём лице, произнёс толстяк. — Все охранники в моём заведении — минимум Омеги. Даже если рассказ Алилы правда, и ты действительно в одиночку завалил Омегу–упыря, сразу с десятком воинов тебе точно не сладить. К тому же у многих сегодняшних гостей есть сильные телохранители, некоторые из них даже маги. Тебе некуда деваться. Однако я не хочу, чтобы ты портил мне финал аукциона. Будь умничкой, постой смирно и позволь мне продать твою первую связь. А если хочешь по–плохому — я позову кое–кого, и ближайший час ты проведёшь под печатью паралича. Так и так всё закончится в мою пользу. Так что, мы договорились?
И ты тоже сволота! Сволота–свинота, как же мне хочется повыдергать твои оставшиеся волосёнки! Ладно, терпение… терпение… пока от меня ждут побега, бежать действительно вряд ли получится. Пока что правильно было подыграть, а геройствовать уже когда в этом будет смысл.
— Договорились.
— Очень рад это слышать. А теперь постой смирно, твоя очередь подойдёт минут через десять.
На самом деле оказалось даже быстрее. После того, как ту самую гномиху всё–таки продали за четырнадцать серебряных, были ещё три девушки и один парень, ушедшие в среднем за пять–десять серебряных монет. В голову пришла мысль, что такая цена даже за самого захудалого раба была слишком уж мала. Ну, сколько могла весить серебряная монета? Грамм двадцать, может быть. Десять таких — это двести граммов. Если считать на земную валюту… за такие деньги, вероятно, даже средненький смартфон вряд ли можно было бы купить. А тут — человеческая жизнь. Хотя, конечно, может, в этом мире у серебра была иная цена…
— Давай, твоя очередь, — толстячок оторвал меня от размышлений о курсах валют. Я машинально кивнул и зашагал к лестнице на сцену, но неожиданно мне на плечо легла рука бугая, а над ухом раздался, похожий на гром, приговор: — Ты куда в таком виде собрался? Снимай с себя всё, как покупатели смогут оценить товар?
Ах ты ж сука… Сорвал рубаху, спустил шаровары… тапочки хотел оставить, против этого толстяк вроде не был, но потом понял, насколько по–идиотски это будет смотреться, так что сбросил и их. Если уж позориться перед толпой народу — то по полной.
Зал, и правда, был похож на театральный. Была даже ложа, скрытая в полутьме приглушённых ламп, и мне показалось, что оттуда на меня кто–то пристально и изучающе смотрит. Впрочем, когда выходишь в костюме Адама на сцену, очевидно, тебя будут разглядывать… А подавитесь! Как говориться, снявши голову, по волосам не плачут. В моём случае, снявши шмотьё. Вышел на сцену, встал рядом с аукционистом и упёр руки в боки, с вызовом осматривая зал. Тем временем аукционист уже во всю меня расхваливал.