Главный герой Апокалипсиса

Наконец, я услышал звук поворота ключа в старом замке. Истратив почти все имевшиеся силы, я поднял голову, чтобы увидеть толстые металлические прутья, вбитые в стены, и довольно узкую дверцу через них. Тут же послышались чьи–то возгласы, похоже, я буду тут не один. Потом по короткому коридору в самый конец. Камеры были разделены не стенами, а такими же стальными прутьями. Так что, если бы единственным источником света не была тусклая масляная лампа над входом, я бы вполне мог рассмотреть всех своих сокамерников. Ещё одна отпёртая решётка, и я, наконец, «дома».

По факту, скорее, это всё просто было каким–то техническим помещением в старой системе канализации, может быть, складом, а повстанцы просто натыкали прутьев, разделив пространство в общем счёте где–то на десяток камер. Тут не было даже дырки, чтобы справить нужду, для этого, похоже, предназначалось стоящее в углу ведро. Однако койка всё–таки была, с матрасом из вороха сена. Похоже, безбородый Пугачёв понимал, что от лежания на холодном каменном полу канализационной подсобки заключённые могли простудиться и скопытиться быстрее, чем из них выудят нужную информацию. В этом отношении, конечно, бордель был куда более приветливым местом.

Не собираясь со мной церемониться, парочка просто закинула меня на койку и вышла, заперев за собой решётку. Что же, пусть так. Надеюсь, что питание тут, по крайней мере, лучше, чем сервис. Хотелось ещё обдумать пару вопросов по поводу своих печатей и того, как вообще отсюда выбираться, но, стоило телу принять горизонтальное положение, а голове коснуться чего–то мягкого, как я тут же вырубился, несмотря на всю боль. Того времени, что я спал, пока не был разбужен пощёчинами, определённо, было слишком мало.

* * *

Проснулся я вновь не сам, по решётке оглушительно застучали чем–то металлическим. Разлепив глаза, я повернулся на бок и потянулся. Всё тело мгновенно зачесалось, так как окончательно засохшая кровяная корка начала трескаться и отпадать от кожи. Однако чувствовал я себя определённо лучше. Ещё была сильная слабость, что и не удивительно с учётом такой кровопотери, но в остальном я, можно сказать, был в порядке. Это не могло не радовать, я ведь ещё должен был бежать отсюда. Что было бы проблематично, если бы в результате вырезания печатей мне переломало кости, разорвало мышцы, или ещё какой ужас приключился. А кровь восстановится сама, нужно просто поесть.

И, кстати об этом, похоже, разбудили меня как раз для того, чтобы выдать паёк. У входа в «тюрьму», держа в одной руке ровно такое же ведро литров на десять, какое в каждой камере выполняло роль толчка, а в другой — половник и стопку жестяных мисок, стояла крупная, во всех смыслах этого слова, баба с причёской под ёжик. Вряд ли это была мода, у помощницы доктора были довольно длинные волосы, да и среди мужчин преобладали средней длины стрижки. По той же причине вряд ли причина была в гигиене. Несмотря на то, что жили повстанцы в канализации, с чистотой у них тут всё было неплохо, по крайней мере, той же канализацией никто не вонял. Может быть, она чем–то болела? Вши? Я, конечно, понимал, что гниды — это последнее, чего мне сейчас стоило опасаться, но мамины гены активировались как–то сами собой. Когда она передавала мне миску с кашей через щель под дверью в решётке, я постарался сделать всё, чтобы держаться от поварихи как можно дальше. И это её, похоже, обидело. Она нахмурилась и «случайно» дёрнула руку, из–за чего треть каши оказалась на полу.

— Ага, спасибо, — буркнул я, после чего вернулся на койку и начал трапезу. Естественно, никаких ложек, а сама каша — без крупинки сахара или соли. Диетическая, так сказать. И по консистенции как понос, жидкая, склизкая и с комочками неопределённого происхождения. Приятного аппетита всем, кто будет читать эти строчки за едой. Хе–хе. Это тебе, Автор, за мои вырванные годы.

Мне, однако, было грех жаловаться, калории нужно было получить любыми способами. Так что я, пару раз ощущая поступающую к горлу тошноту, всё–таки опустошил тарелку и, пересилив приступ мизофобии, помахал поварихе, вернувшейся ко входу дожидаться, пока мы доедим, чтобы вернуть миски.

— Извини, что я так… Можно мне ещё?

На её лице появилось явное недоумение. Она даже показала пальцем на ведро, мол: «Ещё этого?» Я кивнул. Вряд ли они кормили этим дерьмом нормальных людей, так что от того, что я съем добавки, никому, кроме моего чувства вкуса, не убудет. Пожав плечами, она шлёпнула в миску целый половник каши и потопала обратно. Давясь, я съел и это, пока остальные узники, я насчитал троих, пытались разобраться с первой порцией. А потом попросил ещё добавки. На этот раз она, широко улыбнувшись, бухнула в миску аж три половника, наполнив её до краёв так, что, как бы я ни балансировал, часть всё равно оказалась пролита. И никуда не ушла, осталась стоять у моей камеры, пристально меня разглядывая.

— Будешь смотреть, как я ем?

Она кивнула.

— Ты что, немая?

Вместо ответа она открыла рот, продемонстрировав мне обрубок языка. М-да…

— Ну ладно.