Главный противник. ЦРУ против России

Испытания советских баллистических ракет в 1957 году прибавили работы подразделению «10-10». Однако возросла не только ценность полетов «У-2» над советской территорией, но и риск этих полетов. Поэтому для поощрения пилотам объявили, что все они награждены крестом «За летные боевые заслуги». Срок действия 18-месячного контракта подходил к концу, и ЦРУ предложило пилотам продлить его еще на один год. Пауэрс и еще несколько летчиков согласились, но выторговали право привезти на базу в Инджерлик свои семьи. Разведчикам скрепя сердце пришлось пойти на это нарушение инструкций, и молодая жена Пауэрса прибыла к нему в Турцию.

В ноябре 1958 года Пауэрс, один из немногих членов первоначального состава группы, продлил свой контракт еще на год. И вот в 1960 году перед пилотом поставили новую задачу. Это вторжение мало напоминало предыдущие операции – «У-2» впервые должен был пересечь всю территорию СССР. Поднявшемуся с базы в Пешаваре в Пакистане самолету предстояло пролететь 6 тысяч километров и приземлиться на норвежской базе Буде. Пауэрс был обязан охватить все объекты по маршруту Душанбе – Аральское море – Челябинск – Свердловск – Киров – Архангельск – Кольский полуостров – Кандалакша – Мурманск – Баренцево море. Обслуживающая бригада и самолет были заранее доставлены в Пакистан, а вскоре туда прибыл и Пауэрс.

Первоначально полет был назначен на среду, но несколько раз откладывался. И вот наконец на рассвете 1 мая Пауэрса разбудили и велели готовиться к полету. В 5 часов 20 минут по местному времени летчик уже сидел в кабине «У-2», ожидая окончательного приказа. Старт был назначен на 6 часов утра, но приказ о вылете задерживался. Наконец, к машине подбежал полковник Шелтон и объяснил причину задержки – ждали разрешения Белого дома. «Такое, – вспоминает Пауэрс, – случилось впервые. Обычно о санкции президента сообщалось задолго до полета. Мне предстояло лететь без радиосвязи с землей, поэтому в воздухе можно было надеяться только на секстант. Однако, поскольку все расчеты делались исходя из времени вылета в 6 ч утра, секстант становился бесполезным. Я был уверен, что полет отменят, и уже мечтал сбросить пропитанную потом одежду, как вдруг в 6 ч 20 мин поступил сигнал: взлет разрешен». [165]

Он немедленно завел двигатель и взлетел.

Многое в истории этого самого знаменитого шпионского полета, существенно повлиявшего на советско-американские отношения, до сих пор неясно. В частности, открытым остается вопрос: давал или не давал президент Эйзенхауэр санкцию на проведение этого перелета. Когда разразился крупнейший международный скандал и после попытки неуклюжего отрицания вашингтонская администрация все же взяла на себя ответственность за него, американский глава государства во всеуслышание заявил: «В качестве президента… я беру на себя полную ответственность за одобрение всех различных разведывательных программ, принятых нашим правительством для осуществления военной разведки и оценки ее данных». [166]

В беседе с главой аппарата Белого дома Ш. Адамсом Эйзенхауэр выразился еще конкретнее: «Я лично рассматривал каждый такой полет. Когда мне принесли план данного полета над Россией, я утвердил его вместе с другими, намеченными разведкой». [167]

Однако все эти признания нельзя рассматривать однозначно. Они делались, когда скандал бушевал вовсю, и в то время честь профессионального военного могла попросту не позволить Эйзенхауэру признать тот постыдный факт, что он не в состоянии контролировать собственную разведку. Перед лицом мирового и американского общественного мнения он, чтобы спасти честь мундира, был вынужден брать на себя ответственность за ее акцию. Кроме того, есть достаточно много данных, позволяющих считать, что президент к этой операции действительно был непричастен. Известно, что, стремясь к нормализации советско-американских отношений, Эйзенхауэр возлагал большие надежды на парижскую встречу в верхах руководителей США, СССР, Англии и Франции. По некоторым данным, именно тогда планировалось подписать договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах, который должен был стать первым шагом в ограничении гонки вооружений и началом конца «холодной войны». Президент отлично понимал значимость этого впервые открывающегося исторического шанса и едва ли поставил бы переговоры под угрозу срыва из-за какой-нибудь неуклюжей разведывательной акции. Еще в феврале 1960 году Эйзенхауэр заявил в консультативном совете по разведывательной деятельности: «Если один из разведывательных самолетов будет потерян в момент, когда мы будем заняты переговорами, меня тем самым могут лишить возможности предпринять элективные действия». [168]